Один из них, освещенный красными отблесками пылавшего в очаге огня, окликнул Нобору и с громким хохотом махнул рукой в ту сторону, откуда доносились женские вопли.
— Бабы давно ожидали случая, чтобы отыграться на беспутной О-Кину. Она ведь для них хуже заклятого врага. Присядьте здесь, доктор, и лучше не вмешивайтесь — они сами разберутся, — сказал он.
В тумане трудно было что-либо разглядеть, но в той стороне, где стоял дом О-Кину, слышался грохот, звон разбиваемой посуды, вопли, среди которых особо выделялись голоса О-Кэй и О-Кину.
— Не смей распускать руки! Кто тебе дал право бить меня по голове?! — Это был голос О-Кину.
— Да разве это голова? Единственное, что у тебя есть, — это задница, которой ты крутишь и мужиков заманиваешь. Из-за твоего ядовитого языка погибли люди. Меозавка. развратная тварь, убийца! — Это кричала О-Кэй
— Да как ты посмела обзывать Тёдзи вором? Ты, которая воруешь мужчин у законных жен! Вот! Получай! Получай! — Послышался тупой звук удара.
— Уходи отсюда! Чтоб духу твоего не было в нашем квартале! Никто из нас не согласится жить с тобой рядом, подлая тварь! — вновь донесся голос О-Кэй.
— Ой, больно!
— Больно?! Да я тебя до смерти изобью. Чтоб ты подохла, старая проститутка...
Нобору решил, что с него достаточно, и направился к дому управляющего.
Спустя полмесяца Горокити и О-Фуми, забрав урны с прахом детей, покинули дом. Обошли всех, кто им помогал, поблагодарили и уехали, никому не оставив адреса. К счастью, власти и полиция их не тронули — помогли официальное письмо из больницы Коисикава и устные показания управляющего и соседей. Но за это пришлось уплатить дорогую цену.
Однажды, проходя мимо «Задов Идзу-самы», Нобору вспомнил о Дзюбэе и зашел к управляющему расспросить о нем. Управляющего дома не оказалось, но жена сообщила, что он недавно отправился к Дзюбэю поговорить о надомной работе. Нобору пошел следом. Внезапно его окликнула женщина, в которой он, к своему удивлению, узнал О-Кину. Как и прежде, на ее лице был густой слой косметики, от крашеных волос исходил тошнотворный запах дешевого масла.
— Ах, доктор, давненько же мы с вами не встречались, — жеманно растягивая слова и улыбаясь, протянула она. — А знаете, у меня опять начались головные боли. Не зайдете ли меня осмотреть?
Нобору ничего не ответил и продолжал свой путь, но его еще долго не оставляло гадливое чувство, будто он прикоснулся к ядовитому насекомому.
У Дзюбэя он застал управляющего и сказал, что встретил О-Кину.
— Неужели она все еще здесь живет? — спросил Нобору.
— Сдались мы, — уныло произнес управляющий. — Эта подлая тварь пригрозила: если выгоним ее отсюда, она донесет властям, что мы их обманули, а супруги Горокити уморили своих четверых детей. И тогда уж нам не оправдаться: пятно падет на весь квартал. Пришлось оставить ее в покое. Вот ведь какая подлая женщина!
Слова управляющего расстроили Нобору — так расстроили, что он поспешил приступить к осмотру Дзюбэя, чтобы отвлечься.
Жена пошла заваривать чай, а сам Дзюбэй, как и прежде, сидел напротив бамбуковой корзины и не отрываясь глядел на нее. Он еще больше располнел, плечи округлились, щеки обрюзгли. Нобору присел рядом и спросил о самочувствии.
— Тсс, — оборвал его Дзюбэй и, повернув ухо к корзине, прислушался. Потом, указав на нее пальцем, шепнул: — Послушайте, какие чудесные трели! Да я этого соловья и за тысячу золотых не продам. Как он поет — даже сердце заходится!
Месть
1
Однажды в начале декабря Ниидэ с Нобору возвращались в больницу после очередного посещения больных. |