— В те времена, — нарушил паузу Хоуи, — дела делались гораздо быстрее, и суд над ним состоялся через месяц с небольшим. Естественно, его жене пришлось дать показания.

— Жену нельзя заставить свидетельствовать против мужа, — отметил я.

— Она не свидетельствовала против него, она свидетельствовала в его пользу. Каким он был хорошим человеком и всё такое. Кто бы ещё это сделал? Разумеется, когда она высказалась, над ней пришлось поработать окружному прокурору. Знаешь же, как они делают.

Он спросил её насчёт этой комнаты, и она рассказала ему ровно то, что я сказал тебе. Джексон, мол, заявил, будто хочет иметь свою собственную комнату, и наказал ей туда не входить. Она рассказала, что даже не знала, что дверь заперта, пока шериф не попытался её открыть. Тогда прокурор спросил, мол, разве вы не знали, что он просит вас о помощи, что ваш муж просит вас о помощи, что вся эта комната была криком о помощи, и он хотел, чтобы вы вошли туда и нашли эти тела, чтобы ему не пришлось больше убивать?

С милю или две Хоуи молчал. Я выбросил окурок сигары в окно и сидел, раздумывая, услышу ли ещё об этих старых и настолько заурядных убийствах.

Когда Хоуи заговорил вновь, то словно и не прерывался:

— Думаю, это было впервые, когда кто-либо из округи услыхал подобное. Полагаю, до той поры все считали, что если человек хочет, чтоб его поймали, то он просто пойдёт в полицию и скажет, что сделал. Мне всегда было жаль её, как раз из-за этого. Она была… даже не знаю… как сова при дневном свете. Знаешь, что я имею в виду?

Я не знал, о чём и сказал ему.

— Её воспитали так, что если мужчина что-то сказал, его и надо понимать буквально. И вдобавок, что мужчина — это босс. Сегодня, когда женщины выходят замуж, ты навряд ли найдёшь среди них ту, что пообещает повиноваться, но тогда они все клялись в этом. Если бы священника попросили опустить эту часть, он бы, скорей всего, объявил им, что не будет проводить церемонию. А теперь все правила поменяли, только ей об этом никто не сказал.

— Уверен, — прибавил Хоуи, — она это близко к сердцу приняла, и, разумеется, это ничем не помогло, ну, то, что она вышла дать показания, или то, что прокурор так говорил с ней. Присяжные вернулись с той же скоростью, как вышли, и объявили его виновным, а судья — что вынесет приговор на следующий день. Он собирался повесить его, и все знали это. Их тогда вешали.

— Конечно, — поддакнул я.

— И вот, следующим утром жена пришла навестить его в тюрьме. Полагаю, он знал, что она так сделает, потому что попросил дедка-подметальщика одолжить ему бритву и всё такое. Мол, хочет хорошо выглядеть. Побрился, а потом ждал до тех пор, пока не услышал её шаги.

Хоуи остановился, давая мне возможность прокомментировать сказанное или задать вопрос. Мне казалось, я знаю, что за этим последует, а потому не видел особого смысла что-либо говорить.

— Заслышав, что она идёт, он перерезал себе горло лезвием бритвы. С ней был тот дедок, и он впоследствии рассказал об этом газетчикам. По его словам, они подошли прямо к камере, и там стоял Джексон, и кровь текла у него по рубашке. Тогда он действительно был настоящей Красной Бородой. Немного погодя колени у него подогнулись, и он рухнул на пол.

Его жена пыталась продать ферму, но никто не хотел покупать этот дом. Она вернулась к своим родителям, перестала зваться Сарой Джексон. Женщиной она была красивой, а за землю удалось выручить кой-какие деньги. Через год или около того она снова вышла замуж и родила.