У двери они на секунду остановились. Голова Кэла безвольно болталась, он пересилил боль, заставляя себя открыть глаза и поднять голову. Перед ним стоял огромного роста охранник с тяжелыми веками и ничего не выражающими глазами.

– Ну что, боксер, приготовься, – буркнул он.

Нет. Кэл не станет этого делать. Внезапно его охватил животный страх, Кэл пустил его в ход, как последнее оружие.

– Я схожу с ума, – сказал он и почувствовал вкус крови на разбитых губах.

Но его не слушали и продолжали тащить по коридору. При мысли вновь оказаться в теле Агилара де Нерха, в памяти мелькнула картина из далекого прошлого: тишина в доме – и в этой тишине из старого радиоприемника льется песня Пэтси Клайн «Я схожу с ума».

И Кэл запел, нет, заорал эту песню.

Он орал во всю глотку, жутко фальшивя и отчаянно пытаясь отодвинуть неизбежное.

Была очередь Натана сдавать, и он делал это с показным спокойствием. Обычно охранники не мозолили глаза, прячась за зеркальной стеной. Когда Линч впервые появился, их стало немного меньше. Но сейчас собралась целая толпа.

Эмир поднял голову и тут же опустил.

– Они опять отправили его в «Анимус», – сказал он. Остальные промолчали. Они уже знали об этом.

Мусса, не глядя, взял карты, он не спускал глаз с санитаров.

– Они слишком торопятся. Он не готов туда возвращаться, мы видели его состояние. Новичок даже не успел съесть свой стейк. Парень еще не знает ни кто он, ни на чьей он стороне.

– Тогда мы, – Натан разложил карты веером, – должны остановить его, пока он нас всех не предал.

Остальные сохраняли большую выдержку. Натан всегда рвался в бой, он готов был наброситься на любого, кто косо посмотрел на него. И хотя он работал над собой, полностью контролировать себя ему пока не удавалось. Мусса упрекнул его за нападки на Линча, но Натан не чувствовал раскаяния. Он упорно продолжал видеть угрозу в Линче, которого Мусса с удовольствием называл «новичком», и считал, что лучше быть неправым, но живым, чем правым, но мертвым.

Каждую ночь Натан просыпался в поту, охваченный ужасом. Умом он понимал, что происходит. Доктор Риккин называла это эффектом просачивания и предположила, что Натан, самый молодой из пациентов, переносит его тяжелее, чем все остальные.

«Если человеку пятьдесят и он прожил вдвое больше твоего, – сказала она своим спокойным, мягким голосом, – у него накоплен больший объем собственной памяти. И этот багаж помогает ему сохранить свою личность, когда границы реальности размываются».

И она улыбнулась ему. Эта нежная улыбка каждый раз заставляла Натана сомневаться в том, что она предана делу тамплиеров и полностью на их стороне. А если даже и так, то, возможно, они не так уж и плохи.

Конечно, так думал не он, а Дункан Уолпол, вероломный предатель, сующий нос не в свое дело.

Троюродный брат Роберта Уолпола, первого премьер-министра Великобритании, Дункан Уолпол родился в 1679 году и умер в 1715-м. Натану делалось противно от одной только мысли, что этот подонок частично продолжает жить в нем. Дункан Уолпол, как и Баптист, изменил ордену ассасинов и перешел на сторону тамплиеров. Но у Батиста хотя бы было призрачное оправдание – страх. Он родился рабом и в какой-то момент почувствовал себя преданным братством.

В противоположность вуду-отравителю, Дункан Уолпол рос в уюте и благополучии. Он должен был пойти по стезе морского офицера, однако этот заносчивый, самодовольный мерзавец не желал подчиняться приказам. Утратив интерес к морской службе, он увлекся учением ассасинов, которое пришлось ему по душе.