Менее всего на свете он хотел слышать эти слова. Но София могла поклясться, что он ее услышал.

И затем ушел… в «Анимус».

Агилар знал, в чем вина ассасинов. Но его не интересовало, чем остальные бедолаги заслужили такую же судьбу, что ждала их. Кто-то тихо плакал, кто-то душераздирающе рыдал, моля о пощаде. Лица других оставались безучастными, словно они пребывали в неведении о своем скором будущем.

Все были измучены, сидели, привалившись спиной к холодной каменной стене, прикованные к ней цепями. От кандалов на руках цепи тянулись к кольцам, прикрепленным на высоте в несколько футов над головой. Движения были ограниченны, возможны лишь в небольших пределах, но особых страданий это крайне неудобное положение не причиняло.

Ассасинов последними бросили в это подземелье несколько дней назад. Из братства их осталось только трое, все прочие были убиты при попытке освободить принца Ахмеда.

Мария и Агилар сидели рядом, но эта близость не радовала их. Агилар был зол на себя. Они с Марией почти спасли мальчика. Но Охеда вытащил Агилара с принцем из пропасти с помощью его же собственной веревки. И ему осталось только наблюдать, как наследник вновь попал в руки врагов.

Но хуже всего было то, что и Марии не удалось ускользнуть от тамплиеров. Он давно принял свою судьбу. В тот самый день, когда от рук жестокого Охеды погибли его родители; и он вступил в братство, чтобы отомстить за их смерть.

Если бы только Мария могла спастись.

Они молчали уже несколько часов. Мария смотрела куда-то в пустоту прямо перед собой. И вдруг она заговорила:

– Скоро они начнут наступление на Гранаду.

– Султан Мухаммед слаб, – ответил Агилар.

Во рту у него пересохло, как высыхает и трескается от жары земля без дождей, и потому голос прозвучал резко и скрипуче. Тамплиеры, проповедующие сострадание, справедливо рассудили, что узников все равно ожидает скорая смерть, – зачем мертвому вода?

– Он предаст Кредо и обменяет Яблоко на жизнь наследника. Он любит сына.

Мария повернулась к нему лицом, цепи тихо звякнули. Она смотрела на него с горячностью, которая была ее отличительной чертой.

– Любовь делает нас слабыми, – сказала она чуть дрогнувшим голосом.

Агилар не мог оторвать от нее глаз. Так было всегда, с той самой минуты, когда он впервые увидел ее. Агилар, насколько позволяли цепи, придвинулся к ней, не обращая внимания на боль в своем избитом теле. Ему столько хотелось сказать ей. Но по большому счету эти слова были не нужны. Она все понимала, и он тоже.

Совсем иное сорвалось с его губ. Только это было важно сейчас. И Мария знала об этом. Тамплиеры лишили их всего. Осталось только одно, что нельзя было отнять, что б ни сделали с их телами.

Она тут же подхватила, в полном единстве с ним, как всегда было и будет до самого конца. В унисон они повторяли слова клятвы, которую давали братству при посвящении – хотя порознь и в разное время.

«Я с радостью пожертвую собой и теми, кто мне дорог, ради того, чтобы Кредо жило вечно».

Глаза Марии были широко раскрыты, он видел, несмотря на тусклый свет, попадавший в подземелье сквозь отверстия наверху, как пульсирует жилка у нее на шее. Сердце Агилара учащенно забилось, откликаясь на страсть в ее глазах, с этой страстью Мария проживала каждую минуту своей жизни, и сейчас она была сильна как никогда.

Агилар потянулся к ней в последний раз. И Мария потянулась к нему. Но похоже, и здесь тамплиеры проявили свое извечное немилосердие. Цепи оказались слишком короткими и лишили Марию и Агилара последнего поцелуя перед костром инквизиции.

Они услышали, как открылась железная дверь, раздался топот. Люди в красных одеждах сняли замки с цепей. Скоро всему конец.

Цепи опутывали их шею, запястья, щиколотки.