|
Рим, мы шли от Сан-Пьетро, сверкание небес, смятение сердец и бесов суета; возле Дома Ангела, древней папской резиденции, меня вдруг окликнул Всеволод. Ну, удивились, растрогались слегка… надо же, какой случай!.. Впрочем, нашу интеллигенцию (ту, которая с денежками) мотает теперь по всему свету. Он сказал, окинув взглядом мощную крепость: «Вот это власть, вот это сила, а? — И пошутил: — Перехожу в католичество!» Эпизод пустяковый, продолжения не имеющий (мы с женой в тот день уезжали в Венецию), а запомнился: последняя наша мирная встреча — и внезапная беспричинная судорога ненависти, пронзившая мое сердце, от его неожиданной — невпопад — фразы: «Неужели ты и есть мой враг? Шутка!»
Потом мы увиделись с ним уже в Опочке у умирающей старухи и вот — в прошлую субботу на Восстания. — С похорон вашей бабушки мы вернулись часов в пять, — сказал Степа. — Кто присутствовал при обряде? — Знакомые все лица: мы четверо, художница и доктор. — Он помолчал. — Наташи не было. Ну, кратко помянули, старик выложил про завещание, Всеволод помрачнел. На Восстания продолжили. — О чем говорили? — Да ни о чем, опус хозяина слушали. Часов в семь Наташа принесла кофе. «Теперь ты настоящий помещик?» — говорит. Вдруг хозяин нас покинул, приказав ждать. Все чаще он вел себя как владетельный князь с вассалами, не замечал? — Замечал. Что вы пили? — Кто что. Я, по обыкновению, коньяк, Всеволод — шампанское, Женька с Петей — водку. Вернулся он где-то через час в бешенстве. У него вырвалась фраза — поднял бокал, торжественно, в стихотворном ритме: «Я уничтожу брата своего!» Это, значит, после встречи с тобой. Я кивнул. Он позвонил мне в восьмом часу, я вскоре подошел (моя скромная резиденция рядом, у Патриарших), дверь в прихожую чуть приоткрыта, охрана снята, он стоит средь аскетических статуй как новоявленный колосс, расставив мощные ноги, в белоснежном костюме (от какого-нибудь Версаче — не иначе) и, в знак траура, в черном жилете и в черной бабочке. На постаменте у ног святого Петра — два бокала и бутылка шампанского. «Родя, предлагаю мировую и пятьдесят тысяч долларов!» — «Недорого ты ценишь право первородства». — «Сто тысяч!» И т. д. — В течение часа, что вы ждали патрона, кто-нибудь покидал гостиную? — Никто. — Что вы без него делали? — Да ничего. Пили… — Степа усмехнулся. — И роптали, как недовольные лакеи. — Он пришел с шампанским и бокалами? — По-моему, нет… впрочем, не помню. — А ты не знаешь, органы не брали на анализ посуду, из которой вы пили? — Там горничная вертелась, думаю, она все вымыла. Если ты подозреваешь кого-то из нас в отравлении… — Сомневаюсь. И тем не менее… — Правильно делаешь. Наташа умерла вместе с ним, но она не пила с нами. — Во сколько они скончались? — С десяти до двенадцати примерно, мы с Петром уехали раньше. — Во сколько? — Ну, около десяти. — Он поглядел многозначительно. — Евгений остался. — Действие болиголова не мгновенное, доктор говорил, зависит от многих условий. То есть яд они могли принять и гораздо раньше десяти. А насчет Евгения… Ну хорошо, по какой-то причине он отравил их, потом покончил с собой — и куда делся? Степа стукнул кулаком по перине, вскочил, закружил по комнате. Как говорят в психологии — неадекватные реакции. |
