Как говорят в психологии — неадекватные реакции. Наш модернист — хладнокровный и хитроумный рыжий лис; хитрее Всеволода, но ему не хватает смелости и размаха моего погибшего кузена; самой природой он определен на вторые роли. Сейчас Степа остро нуждается во мне, понимая, конечно, насколько вольготнее вертеть пешкой-пиитом, чем финансовым гением. Все понимают, этот мотив лежит на поверхности.
— Что собой представляет последняя поэма Всеволода?
Модернист фыркнул:
— Ну, творческий гений его был, сам знаешь, не фонтан.
— О чем поэма?
— Как героя дьявол искушает.
— А при чем тут «Погребенные»?
— Не знаю. — Степа взглянул на фреску. — До них мы, должно быть, не дошли.
Мы с художницей ужинали на кухне, когда явился Петр. От молока с хлебом он отказался, и мы с ним вышли на крыльцо покурить. Темнело, древесные тени придвигались ближе к дому. Осинник. Ельник. И кое-где уцелевшие липы помещичьего парка. Все чужое.
— Почему ты не приехал вместе со Степой?
— Только к вечеру собрал себя по частям. Неделю держался, а вчера… В общем, Степка меня до машины доволок, я был мертвецки.
— Чего это тебя так подкосило?
— Нет, я на вас на всех дивлюсь! — пророкотал Петр.
«Голос его, как церковный набат, профиль — хоть выбей на статуе; жаль вот, стихов не умеет писать, а это для поэта недостаток» — не про Петра писано, а как будто про него: точеный у графомана профиль, густые длинные волосы перехвачены резинкой, породистая голова; расстегнул, распахнул рубаху на груди, жадно вдыхая вино осеннего настоя.
— Случилось событие уникальное в своей загадочности! Нет, ты можешь вообразить Всеволода, добровольно принимающего яд?
— При всем желании не могу.
— В прошлое воскресенье сидели мы с Алиной у телевизора, вдруг: «Сегодня ночью в своей квартире на площади Восстания покончил жизнь самоубийством крупнейший предприниматель Всеволод Опочинин. «Русским Ротшильдом» называли его в определенных космополитических кругах. Вместе с ним погибла его любовница — жена известного поэта Родиона Опочинина, двоюродного брата биржевика. Загадочная семейная драма может драматически отразиться на биржевом курсе котировок…» И т. д. Завистливые телеухмылочки в духе «богатые тоже плачут»… ну да это черт с ними! Эффект разорвавшейся бомбы.
— Что ты сделал?
— Засуетился, естественно, стал звонить…
— Кому?
Он посмотрел на меня задумчиво:
— Ну, кому?.. Женьке, конечно, Степану, тебе…
— Такая «величина» погибла, а вас не допросили, меня не разыскали и дело закрыли. Странно все это.
— Женечка с органами договорился, — бросил Петр. — И правильно сделал, зачем скандал на весь мир? Мы сами справимся!
— Наш Женька? Да ну!
— Вот тебе и «ну»! Следователю секретарь сказал, что ты в отъезде, а нам со Степой знаешь что?
— Что?
— Категорически запретил тебя разыскивать: «Родион в курсе, его не беспокоить!»
Удивительное сообщение это меня, конечно, подкосило; я пробормотал после паузы:
— Зачем он вчера-то врал?
— При всех, а с тобой хотел поговорить наедине, помнишь?
— Помню, но ничего не понимаю.
— А ты действительно не знал об их смерти? — Петр глядел пристально. — Что молчишь?
— Вчера я вышел на крыльцо и увидел две погребальные урны. |