Вылезаю за сумкой. Братец уже жрет горсть таблеток – хотя и врач, но считает, что кашу маслом не испортишь. Явно сожрал сразу и обезболивающее, и антибиотики…

Паренек тем временем закончил мочиться и сразу как-то обмяк. Отец растерянно оборачивается на нас.

Вместе с уже повеселевшим братцем отводим раненого ближе к берегу, усаживаем на камень.

– Куда тебя?

– В спину… в спину…

– Оружие есть?

– Пистолет.

– Отцу отдай. Заберите, ему пока не понадобится.

– Не… Не надо… Пусть…

– Не спорь, Миха! – Братец довольно нахраписто выворачивает у приятеля пистолет из кобуры, отдает стоящему рядом мужику.

К нам подбегает Надежда:

– Что здесь?

– Похоже на пневмоторакс. Сейчас разденем, глянем, – отвечаю я ей.

– Кто вас охраняет?

– В каком смысле?

– В прямом! Стоите кучей, отличная мишень со ста метров.

– А сварщик где?

– Вам виднее, с вами же был.

– Да кто тут подберется?

– Кто угодно. Тут черт-те что творится.

– Все, признаём свою глупость. У вас оружие есть?

– Один патрон в ружье и у сына три патрона, – отвечает Михин отец.

– Так, держите мою машинку, рожок, и вот пачка к ПМ. Поглядывайте.

Ловлю неодобрительный взгляд Надежды. Она демонстративно вздергивает плечо, на котором висит ее ППС, но дальше уже некогда: парню стремительно становится хуже, прямо у нас на руках тяжелеет. Что совсем погано – на губах розоватая пена…

Надежда действует быстро – машет руками над головой, и «хивус» послушно подходит к нам очень близко – насколько позволяют торчащие из снега валуны.

Ну да, опять она меня утерла. Я как-то про салон «хивуса» забыл, а там тепло и удобно, куда удобнее, чем тут на холоде, на промерзшем валуне… Негоже раненого морозить.

Сверху от Коттеджа доносится перестрелка. Несколько раз угадываю солидные очереди из РПД. И ведь действительно, наши куда-то делись, пока я тут возился. И сварщика не видно.

Когда стягиваем с раненого бушлат, стразу становится ясно, что это в самом деле пневмоторакс. Пуля – или чем там их обстреляли – прошибла обшивку машины, спинку сиденья, бушлат, китель и влетела в грудную полость. Паршиво. Что замечательно, ранение скорее сбоку, а тут чем ближе к середине грудной клетки, тем гаже прогноз.

Но по-любому радости мало. Паренек кашляет мелким таким хеканьем, потом пытается сплюнуть. Надежда шустро подставляет чистую белую тряпицу… Кровь. Кровохарканье, – значит, легкое повреждено точно. И дышит часто и поверхностно, как собака на жаре.

Китель уже в крови неплохо запачкан. Режем его какими-то жуткого вида ножницами, поданными водителем… Кровельные, что ли? Но китель распластывают со всем, что там внизу было поддето.

Вот и дырочка, маленькая, но сволочистая. Миха опять начинает кашлять, и я точно вижу, что в дырку эту подсасывает воздух, с мерзким таким сюсюкающим присвистом. Открытый пневмоторакс – воздух прет в грудную клетку не оттуда, откуда ему положено, сдавливает легкое, и оно спадается, теряя объем. Из-за этого сдвигается в сторону средостение, и сердце словно повисает на своих сосудах, зажимая еще работающее здоровое легкое…

– Повязка Банайтиса? – спрашивает братец.

– С дуба рухнул! Ни вазелина, ни серой ваты у нас нет, да и устарело уже это.

Надежда тем временем широко мажет края раны зеленкой, я кладу марлевую салфетку на рану, и Надежда, понятливо кивнув, вытягивает из своей сумки банальный полиэтиленовый пакет с рисунком какой-то бочки (я еще успеваю прочесть «Дегустация ви…»).