Вот как бы я разбирался в куче раненых и на скорую руку второпях перевязанных людей? А так все ясно и просто – сначала из кучи раненых выделить две категории, которые во враче на сортировке не нуждаются. Во-первых, легкораненых, а их обычно половина, отправить подалее, чтоб не путались под ногами и не мешали. Во-вторых, если есть агонизирующие, то есть те, кого точно не спасти, обеспечиваем их покоем и не тратим понапрасну время. Таких, по статистике, каждый десятый раненый. И остаются у нас две категории – нуждающиеся в срочной помощи и те, кому помощь можно отложить, но оказать надо обязательно.

Так, громче всех кричат баба и мужик. У мужика вижу повязку на бедре, прямо поверх джинсов. Кровь там, где внешняя поверхность. Он сидит у милицейского УАЗа, ругается в голос. Увидев нас с Надеждой, встает, сильно морщась, и ковыляет в нашу сторону. Баба измазана кровью – и руки и лицо, но перевязок нет.

Две девчонки лет десяти – двенадцати воют навзрыд. У той, что помладше, толсто замотана кисть руки, на плечо наложен жгут. Самый тихий из всей компании парень-милиционер. На плече тоже жгут, предплечье забинтовано, хотя кровь проступает через бинт, искромсанный рукав свисает лохмотьями.

Что я точно помню? А помню я, что «громче всех ругаются матом и другими словами, а также воют и плачут легкораненые. У них на это есть силы. Тяжелораненые молчат!»

Значит, надо заниматься бледным милиционером.

Надежда с ходу показывает мужику с бабой, что им надо идти к кораблю МЧС, который внизу стоит. Лихо, конечно, она этому агрегату под названием «хивус» польстила.

Мужик продолжает ругаться, потому как считает себя самым пострадавшим, и поэтому требует к своей персоне исключительного внимания. Ага, щщщаззз… Я уже видел, как ты шустро ходишь – ранение явно по касательной. Был бы серьезно задет мышечный массив или тем более кость – хрен бы ты так поднялся и пошел. А оставить его тут – достанет претензиями до глубины души: он ведь ранен, и доктор обязан проявить гуманизм. А то, что за это время, пока его царапину будут йодом мазать, кто-то другой дуба врежет, так на это насрать. Люди эгоистичны в массе, а уж раненые – тем более.

Игнорирую мужика, но это не «проханже» – он меня сильно дергает за рукав и просто требует, чтобы я обратил внимание именно на него, и никак иначе. Баба тож подвывает ему в тон.

– Слушай, страдалец, тебе помощь оказана, повязка наложена. Кровотечения нет, больно, конечно, но потерпишь. Иди вниз, там в салоне врач и медикаменты. Я здесь занят, извини, но им моя помощь нужнее!

– Я ранен, твою мать! Видишь, я ранен, твою мать! Ты что, твою мать, совсем края не сечешь?

– Ты, калека недоделанный! Ты оцарапан, а не ранен. Будешь мне мешать, я тебе сам прострелю ногу как следует. И тогда буду заниматься именно тобой! Вали отсюда вниз, болван чертов, и не дергай меня за рукава! Я кому сказал? Вали давай!

– Сука ты, а не доктор!

– Я еще хуже! Все, пошел, пошел! Не беси меня! Сейчас тебя еще дополнительно подстрелят – добьешься моего внимания! Забыл, что тут перестрелка? Иди, давай!

От нашей перебранки есть польза – девчонки голосить перестали. Видимо, злой доктор Ойнеболит напугал.

Кстати, какого хрена на девчонке жгут?

– Надежда Николаевна! Уберите лишних отсюда. Нам новых ранений только не хватает! А ты, принцесса, как тебя ранило?

– У мммення ппалле-ец отсттреллилло… ик… ттуттт в ммешшочке воттт… ик…

– Больше ран нет?

– Этттой мммаллло… ик?!

– Этой хватит. Ну-ка, где палец?

– У Лилллльккки… ик…

Пока разговариваю, вижу, что жгут наложен безобразно – кисть руки опухла и посинела до безобразия.