|
Щеки его, прекрасно выбритые утром, розовели, оттеняемые впервые строщенной аккуратной округлой бородкой, придававшей ему необходимую солидность. Давая возможность свидетелям несчастного случая полюбоваться собой, Тернов стремился снять с них напряжение, а особенно с двух милых барышень. Он ведь не сатрап какой-нибудь, а служитель закона, представитель новой прогрессивной поросли. Он знал, что в зале много журналистов – и в глубине души побаивался, не дай Бог им не угодить – пропишут такими красками!
Тернов остановился и как можно мягче сказал: – Уважаемые дамы и господа! Прошу всех присаживаться. В ногах правды нет. После соблюдения минимальных формальностей всех отпустят по домам. Кто желает сообщить дознанию что-нибудь важное, прошу не стесняться. Помявшись, вперед выступил жеманный театральный обозреватель. Блестящие глаза его едва ли не с обожанием смотрели на Тернова. – Я Модест Терентьевич Синеоков, золотое перо «Флирта». – Обозреватель шаркнул стройной ногой, изобразив нечто среднее между балетным па и книксеном. – Записывайте. Я не исключаю того, что иголку загнал в апельсин сам потерпевший. Он морфинист, я знаю. Мог сам, вводя шприцом дозу, нечаянно обломать иглу. – Господин Черепанов, – обернулся дознаватель к Фалалею, – вам известно, что пострадавший принимает морфий? – Такой информацией не располагаю, – поморщился Фалалей с досадой, – господин Либид в редакции редкий гость. Вращается в основном в политических кругах. – Где вы были в момент несчастного случая? – Тернов обернулся к жеманнику. – Как где? – изумился Модест Терентьевич. – Там же, где и все остальные. – Здесь он был, в банкетной зале! Он в бильярдную не ходил! – выкрикнула Аля. – Минуточку, – остановил ее Тернов. – Рассказывайте поподробнее. – Не слушайте вы ее, господин Тернов, – по-женски взвизгнул театральный рецензент. – Она сама и ее подруга-мымра подсунули несчастному Эдмунду апельсин. Еще придуривалась, Парисом его называла, актриса погорелого театра. Да они обе не стоят мизинца Афродиты. – Погодите, – Тернов властным жестом отстранил Синеокова, – погодите. Барышня, ваше имя? – Алевтина Петровна Крынкина. – Это правда, Алевтина Петровна? Апельсин принесли вы? – Правда, господин Тернов, – ответила Аля, бросая злобные взгляды на Синеокова, – мы с Асей вышли из бильярдной, хотели найти что-нибудь для приза победителю. Но на столе ничего подходящего не было. Только между двух бутылок шампанского лежал апельсин. Мы его очистили ножом, обернули фольгой от шоколадных конфет и положили на тарелку. Вот и все. Шприцов у нас не было и нет. Можете хоть весь зал обыскать. А если хотите, то и нас – я готова раздеться при свидетелях. А этот… этот… этот… он женщин ненавидит, вот и лжет… В голосе ее послышались слезы. – А кто в то время еще был здесь, в банкетном зале? – спросил Тернов. – Вот этот противный Синеоков и был, – Аля топнула ногой, – а еще господин Лиркин, вон он спит в кресле, напился. И еще господин Арцыбашев. – О! – живо откликнулся Тернов. – Неужели сам Арцыбашев? – Он и сейчас здесь, – подсказал Фалалей. – Михаил Петрович! Подталкиваемый Фалалеем, Арцыбашев нерешительно двинулся вперед. Подойдя к Тернову, он приложил ладонь к ушной раковине и глухо спросил: – Извините, я не расслышал, что вы сказали? Тернов растерянно обернулся к Фалалею – нет, не таким представлял он себе автора бессмертного эротического романа «Санин». |
