Тернов с минуту разглядывал рослого юного красавца.

– Как ваше имя?

– Самсон Васильевич Шалопаев. Вольнослушатель университета. Вчера прибыл в столицу.

Тернов смолк. Из полицейских сводок он знал о гибели извозчика Якова Чиндяйкина возле Николаевского вокзала. Среди свидетелей проходили супруги Горбатовы, их воспитанница Ксения и некто Шалопаев, кажется, дорожный попутчик супруги статского советника. Дама предполагала, что в пути молодого человека подчистую обыграл шулер.

– Так это вы ехали вчера в одном купе с госпожой Горбатовой?

Тернов многозначительно понизил голос и нахмурился. Было бы странно, если бы дама, еще весьма привлекательная, не запомнила такого попутчика: высок, строен, ладен, красив… Да и одет по последней моде.

Самсон молча кивнул.

– У нас есть сведения, что вас обыграл в дороге шулер, – мягко и недоверчиво сказал Тернов, – но теперь вижу, что это неправда.

– Именно так оно и было! – вновь вылез неугомонный Лиркин. – Я сам слышал, этот подозрительный юнец рассказывал нашему Фалалею, что проигрался в вагоне. И надул его гнусный Эдмунд. Вот так-то! Чуете, откуда ветер дует?

– Не чую пока что, – осадил его Тернов.

– Он-то вместе с Фалалеем и забавлялся апельсинчиком, умышленно закатил за бутылку. Поверьте, этот щенок и засунул незаметно иголку в апельсин.

– Побойтесь Бога, – возмутился Фалалей Черепанов, – Самсон и в руки не брал этот фрукт.

– Тогда по его наущению иголку засунули вы! – выкрикнул Лиркин. – А потом быстро ушли в бильярдную. Беседовали якобы, а сами притворялись, ловили подходящий момент.

– Господин Шалопаев, – Тернов, уставший от бессмысленных доводов и предположений, перебил музыкального рецензента, – вы верующий или атеист?

– Крещен в православие, – тихо признался вконец деморализованный Самсон. – Храм посещаю.

– Тогда поклянитесь на Евангелии, что не причиняли вреда господину Либиду.

Тернов достал из кармана маленький томик с серебряным крестом на обложке и положил на стол. Изумленные журналисты притихли.

Самсон механически положил ладонь на крест.

– Клянусь, не злоумышлял против Эдмунда.

– Все. Очень хорошо, очень. – Тернов быстро сунул Евангелие в карман, весьма довольный собой: работал самостоятельно он недолго, и не успел еще придумать своих фирменных методов, однако иногда подсовывал свидетелям Евангелие, и если человек не был прожженным негодяем, он терялся и не мог солгать перед лицом священной книги. А в Крещенье, как сегодня, особенно. – Остается выяснить еще одно обстоятельство.

Он подозвал метрдотеля.

– Скажите, любезный, нет ли в вашем заведении обыкновения подкрашивать апельсины? Вводить через кожуру шприцом анилин для цвета? Или сахарин для вкуса?

– Ваше высокоблагородие, – метрдотель вспыхнул, – у нас заведение высшего разряда. У нас шприцы только кулинарные. С толстыми иголками, чтобы крем выдавливать. Обыщите кухню, допросите официантов. У нас вся обслуга из татар, мусульмане, вина в рот не берут, народ трезвый, внимательный.

– Ну до обысков дело не дойдет, милейший, – успокоил его Тернов, – у меня нет причин не верить вашим словам. По полицейским сводкам за прошлый год ваше заведение вне подозрений.

– А кто ваш поставщик? – подал голос помощник дознавателя Лапочкин.

– Апельсины у Елисеева берем, там без обману.

Тернов замялся… Он вспомнил свежее телеграфное сообщение о курьезном случае, грозившем неприятностями градоначальнику: возле Дворянского собрания едва ли не на голову извозчика свалился чан с замерзшей краской.