– Я вас слушаю. – Тернов досадовал, что такое простое дело, как дознание о несчастном случае затягивается, а он так мечтал навестить сегодня свою подружку, актрису императорского театра.

– Вы их враки не слушайте, господин дознаватель, – хрипло сказал толстяк, – госпожа Май на такие проделки не способна. Я скорее поверю, что иголку подсунул наш рыжий Лиркин. Проверьте, он притворяется спящим. И когда барышни явились за апельсином, тоже притворялся. А обиделся Лиркин из-за того, что кий у него отобрали, вот и мстил.

– Но откуда же он взял шприц?

– Не знаю, может, в кармане носит, – предположил Сыромясов, – его сестра в аптеке работает. Можно обыскать.

– Ну вы, батенька, загнули, – Тернов оторопел, – господин Лиркин вправе протестовать. Нарушать права личности я не намерен. Это чревато социальным взрывом.

– Ну как хотите. – Сыромясов шумно задышал и резво кинулся к креслу, где свернулся калачиком рыжий Лиркин. Тяжелой лапищей он стал трясти спящего за плечо. Тот быстро вскочил и захлопал бессмысленными глазами. – Ну что я говорил, притворяется, – злорадно констатировал Сыромясов и без объяснений направился к выходу.

– Что здесь происходит? – нервно вскрикнул музыкальный обозреватель, заливаясь пунцовой краской. – Зачем меня разбудили?

– Извините, господин Лиркин, проводится дознание.

– А что случилось? Что произошло? – Лиркин нервно озирался. – Я ни при чем. Я ни в чем не виноват. А что с господином Эдмундом?

Увидев бледного, распростертого на банкетке Либида, он выкатил в ужасе глаза и прижал обе руки к груди.

– Кто-то из присутствующих засунул иглу в апельсин, и Эдмунд подавился, – пискнула Ася.

– Он… он… жив? – прошелестел Лиркин.

– Не бойтесь, господин Лиркин, – вкрадчиво сказал Тернов, – мы вас ни в чем не обвиняем. Мы просто выясняем. У вас были причины мстить потерпевшему?

– У меня? Причины? – В голосе разбуженного клокотала ярость, сотрудники знали эти мгновенные перепады страстей и старались Лиркина не трогать. – Да мне такие хлыщи и даром не нужны. За что мстить этому выродку? – Он остановился и подозрительно прищурился. – А! – воздел он руки к потолку. – Вы думаете, что я воткнул иглу в его треклятый апельсин! Будете меня обыскивать?

Он вывернул карманы и начал расстегивать брюки.

– Уймитесь, господин Лиркин, уймитесь, все-таки здесь дамы, – пробубнил хмуро Платонов и повернулся к дознавателю. – Я переводчик, работаю во «Флирте» не один год. Всех знаю как свои пять пальцев. Никто из присутствующих на такую гнусность не способен. Клянусь всем святым.

– А я в этом не уверен, – Лиркин чуть сбавил обороты, – как что, так сразу на евреев всех собак вешают. Все вы здесь антисемиты паршивые.

– Леонид, Леонид, – высунулась из-за плеча подруги Ася, – как вы можете такое говорить?

– Прекратите свару! – пророкотал Фалалей. – Коллеги чуток перебрали, Павел Мироныч, не обращайте внимания.

– Здесь есть те, кто давно желал отомстить поганому Эдмунду, – не унимался рыжий. Тернов поморщился.

– На кого вы намекаете, господин Лиркин?

– А вон на него и намекаю, – музыкальный обозреватель ткнул пальцем на съежившегося стажера. – Он самый первый кандидат на каторгу.

Тернов с минуту разглядывал рослого юного красавца.