|
У Юранда из Спыхова мне стало полегче, а нынче я опять страх как измучился - дорога-то дальняя, а я торопился. - Эх! Зачем же было вам торопиться? - Да ведь я хотел встретить княгиню Александру и взять у нее другое послание. А Юранд из Спыхова так мне сказал: "Поезжайте, говорит, и возвращайтесь с письмом в Спыхов. У меня, говорит, в подземелье сидит несколько человек немцев, так я одного из них отпущу на рыцарское слово, он и отвезет письмо великому магистру". Это Юранд из мести за гибель жены всегда несколько человек держит у себя в подземелье; ожесточился он и с радостью слушает, как они по ночам стонут и гремят цепями. Понимаешь? - Понимаю. Только вот странно мне, что вы первое письмо потеряли, - раз Юранд захватил тех, которые на вас напали, так ведь письмо должно было быть при них. - Он их не всех захватил. Человек пять ушли из его рук. Такая уж наша участь. При этих словах Мацько опять откашлялся, опять плюнул кровью и тихо застонал от боли в груди. - Здорово они вас подстрелили, - сказал Збышко. - Как же это они? Из засады? - Из таких густых кустов, что за шаг ничего не было видно. Ехал я без брони, - купцы говорили мне, что там безопасно, да и жарко было. - Кто же предводительствовал этими разбойниками? Крестоносец? - Не монах, ну, а все-таки немец, хелминский, из Ленца, он прославился разбоем и грабежами. - Что же с ним случилось? - Сидит на цепи у Юранда. Но в подземелье у этого немца тоже сидят два мазурских шляхтича, которых он хочет отдать в обмен за себя. Снова воцарилось молчание. - Господи Иисусе, - сказал наконец Збышко, - так и Лихтенштейн будет жив, и этот немец из Ленца, а нам придется погибать неотомщенными. Мне отрубят голову, вы, верно, и зиму не протянете. - Какое там! И до зимы не дотяну. Если бы хоть тебя как-нибудь спасти... - Вы кого-нибудь здесь видали? - Я как узнал, что Лихтенштейн уехал, пошел к краковскому каштеляну, думал, он облегчит твою участь. - Так Лихтенштейн уехал? - Сразу же после смерти королевы, в Мальборк. Пошел я к каштеляну, а он мне и говорит: "Не для того отрубят голову вашему племяннику, чтоб угодить Лихтенштейну, а для того, что к казни его приговорили, и тут ли Лихтенштейн, нет ли его - это все едино. Умри крестоносец, и то ничего не переменится, потому говорит, закон свят, это вам не кафтан, его наизнанку не выворотишь. Только король, говорит, может вашего племянника помиловать, а больше никто". - А где же король? - После похорон уехал на Русь. - Ну, значит, ничего не поделаешь. - Ничего. Каштелян сказал еще мне: "Жаль его, да и княгиня Анна просит, но не могу, никак не могу". - А княгиня Анна еще здесь? - Спасибо ей! Хорошая женщина. Она еще здесь, потому что Дануся заболела, а княгиня любит ее, как родную дочь. - Ах ты боже мой! Так и Дануся захворала. Что же с нею такое? - Да разве я знаю?.. Княгиня говорит, будто сглазили. - Это, верно, Лихтенштейн! Не кто иной, как пес Лихтенштейн. - Может, и он. |
