|
- Это, верно, Лихтенштейн! Не кто иной, как пес Лихтенштейн. - Может, и он. Да ведь что с ним поделаешь? Ничего. - Так это потому меня все забыли, что она была больна... Збышко стал широким шагом расхаживать по темнице, затем схватил и поцеловал руку Мацька и сказал: - Да вознаградит вас бог за все, что вы сделали, - ведь это вы из-за меня умрете, но уж раз вы до самой Пруссии добрались, так, пока еще совсем не свалились, сослужите мне еще одну службу. Сходите к каштеляну и попросите его, чтоб на рыцарское слово отпустил меня, ну хоть на двенадцать недель. Я вернусь, и тогда пусть уж рубят мне голову, а так ведь нельзя погибать нам, не отомстивши. Знаете... я поеду в Мальборк и тотчас пошлю вызов Лихтенштейну. Иначе никак нельзя. Либо он умрет, либо я! Мацько потер лоб: - Сходить-то я схожу, да только позволит ли каштелян? - Я дам рыцарское слово. На двенадцать недель, больше мне не надо. - Что там говорить: на двенадцать недель! А если тебя ранят и ты не вернешься, что тогда подумают?.. - Хоть на четвереньках приползу. Не бойтесь! А тем временем, может, король вернется из Руси; тогда можно будет упасть к его ногам и просить о помиловании. - Это верно, - сказал Мацько. Однако, помолчав, он прибавил: - Мне ведь каштелян вот что еще сказал: "Мы о вашем племяннике из-за смерти королевы забыли, а теперь надо уж кончать с этим делом". - Да нет, он позволит! - с надеждой сказал Збышко. - Он ведь знает, что шляхтич сдержит слово, а сейчас ли мне голову рубить или после Михайлова дня, это ему все едино. - Что ж! Еще сегодня схожу. - Сегодня вы подите к Амылею и немножко отлежитесь. Пусть он вам какого-нибудь снадобья к ране приложит, а завтра сходите к каштеляну. - Ну, с богом! - С богом! Они обнялись, и Мацько направился к выходу, однако на пороге он остановился и наморщил лоб, точно что-то вдруг вспомнив: - Да ведь ты еще не носишь рыцарского пояса! Лихтенштейн скажет, что с неопоясанным драться не станет, - что ты с ним тогда поделаешь? Збышко смутился, однако только на одно короткое мгновение - А как же на войне бывает? - спросил он. - Разве опоясанный непременно выбирает опоясанных? - Война - это война, а поединок - это совсем другое дело. - Так-то оно так... однако погодите... Надо как-нибудь это дело уладить. Да вот... есть выход! Князь Януш меня опояшет. Если княгиня с Дануськой его попросят, он опояшет. А по дороге я еще буду драться в Мазовии с сыном Миколая из Длуголяса. - Это из-за чего же? - Миколай - вы его знаете, тот придворный княгини, которого зовут Обухом, - обозвал Данусю коротышкой. Мацько воззрился на него в изумлении, а Збышко, желая, видно, получше растолковать ему, в чем дело, продолжал: - Я этого тоже не могу простить, а ведь с Миколаем не приходится драться, ему уж, пожалуй, все восемьдесят. - Послушай, парень! - воскликнул Мацько. - Жаль мне твоей головы, но ума твоего нисколько, потому что глуп ты как пень. - Да чего же вы сердитесь? Мацько ничего не ответил и хотел уж уйти, но Збышко подбежал к нему: - А как Дануська? Выздоровела? Да не сердитесь вы по пустякам. |
