|
И только тогда, когда детей народишь, можешь вызвать Лихтенштейна на смертный бой, а до этого ни на ком не ищи мести, а то подстрелят тебя где-нибудь в Пруссии, как меня подстрелили, и тогда уж ничем не поможешь. Бери же кафтан, бери шапку - и с богом. С этими словами Мацько встал и начал было раздеваться, но Збышко тоже поднялся, остановил его и сказал: - Не сделаю я этого - истинный бог, не сделаю. - Это почему же? - спросил в удивлении Мацько. - Да вот так, не сделаю, и конец. Мацько даже побледнел от волнения и гнева. - Лучше б тебе на свет не родиться. - Вы уж говорили каштеляну, - сказал Збышко, - что отдадите свою голову за мою. - Откуда ты это знаешь? - Мне сказал пан из Тачева. - Ну и что из этого? - Что из этого? А то, что вам каштелян сказал: позор пал бы тогда на меня и на весь наш род. А разве не зазорней было бы, когда б я бежал отсюда, а вас оставил здесь на расправу? - На какую расправу? Что они мне сделают, коли я и так помру? Опомнись, на милость божию! - Тем паче. Да разразит меня господь, коли я вас, старика больного, да оставлю здесь. Тьфу! Позор!.. Воцарилось молчание; слышно было только тяжелое хриплое дыхание Мацька да оклики лучников, стоявших на страже у ворот. На дворе уже спустилась темная ночь... - Послушай, - произнес наконец Мацько прерывистым голосом, - не зазорно было князю Витовту бежать так из Крева, не зазорно будет и тебе... - Эх! - с грустью сказал Збышко. - Вы же знаете! Князь Витовт - он ведь великий князь, он корону получил из королевских рук, у него богатство и власть - а я ведь бедный шляхтич, нет у меня ничего, одна только честь... Через минуту он воскликнул, словно охваченный внезапным гневом: - А того вы не хотите понять, что я тоже вас люблю и не отдам вашу голову за свою? Тут Мацько поднялся, пошатываясь протянул руки и, хоть люди в те времена были тверды душой, словно выкованы из железа, крикнул вдруг раздирающим душу голосом: - Збышко!.. А на другой день судейские служки стали свозить на рынок бревна для помоста, который должны были воздвигнуть против главного входа в ратушу. Однако княгиня все еще советовалась с Войцехом Ястжембцем, Станиславом из Скарбимежа и другими учеными канониками, искушенными как в писаных, так и неписаных законах. Ее побудили к этому слова каштеляна, который заявил, что, если ему найдут "закон или хоть предлог какой", он немедленно освободит Збышка. Совет держали подолгу, стараясь изыскать какое-нибудь средство спасения, и ксендз Станислав, даже напутствовав Збышка и в последний раз причастив его, прямо из подземелья вернулся еще раз на совет, который затянулся чуть не до рассвета. Тем временем наступил день казни. С утра толпы народа потекли на рынок, так как поглазеть на отрубленную голову шляхтича было куда любопытнее, нежели на голову простолюдина, да и погода стояла чудесная. А тут еще среди женщин разнесся слух о молодости и необычайной красоте осужденного, так что вся дорога к замку запестрела, словно цветами, целыми толпами разряженных горожанок; на рынке, в окнах, выходящих на площадь, и на балконах тоже виднелись чепцы, золотые и бархатные повязки или непокрытые головы девушек, украшенные только венками из лилий и роз. |
