- Ты был пьян? - поинтересовался Шувалов.

- Да, я был пьян. Что в этом такого? - Свистунов почесал подбородок ухмыльнулся, - Верка была красивой бабой и до этого она мне никогда не отказывала, я растолкал Верку и потащил её в другую комнату. - Свистунов хмыкнул, - она какое-то время упиралась, но потом уступила. Она так возбудилась, что начала стонать. Это то и разбудило этого полоумного монаха. Он набросился на меня, как дикая кошка, не столько пытался бить, сколько царапался и визжал своим противным голоском. Я ударил его не сильно, но он упал, и ударившись об косяк, вырубился. Верка тут же бросилась к нему, стала обнимать, кричала что я негодяй, что я его убил. Всё желание продолжать начатое у меня враз пропало. Этот щенок расцарапал мне лицо, я промыл рану водкой, махнул рукой, вышел из дома. Потом я где-то бродил, много пил прямо из горла и не помню как вернулся домой. В Борисовичи, я в очередной раз явился лишь спустя несколько дней, дверь была не заперта. Войдя в дом я обнаружил там Верку. Этот ублюдок удушил её и сбежал.

- А что случилось с иконой? - задал очередной вопрос Шувалов.

- Сначала я и не вспомнил про неё, если бы в доме нашли труп, следы всяко привели бы ко мне, так как многие знали что у меня был ключ, и видели меня в Борисовичах. Поэтому я ближайшей ночью раздобыл повозку, закатав тела Верки в старый ковёр, вывез её подальше на пустырь. Только после этого я вспомнил про икону. Поначалу я не хотел туда идти, но потом решился. Я считал что Савелий, убив Верку, забрал икону с собой, но когда я пришёл туда в очередной раз, то нашёл её в подвале, под мешками с картошкой. Я перепрятал икону и до поры до времени больше её не трогал. Когда тела Верки нашли, я очень боялся что где-то просчитался, но мне повезло.

- Началась война, немцы стремительно наступали.

- И всем было уже не до смерти какой-то там распутной девицы, - подытожил Зверев.

- Что случилось потом? Как икона попала к Фишеру? - спросил Шувалов.

- В июле сорок первого, в Печоры вошли немцы. Я был призван, но повоевать практически не успел. Мы попали в окружение, потом плен, и я угодил в Кресты. Там то я и познакомился с Фишером, -вистунов нервно поёжился и обратился к Звереву, - Васильевич, дай что ли закурить.

- Ты же у нас не куришь? - процедил Зверев, - сам же всем говорил, то и дело, что курить вредно.

- Дай Паша! Не в моем положении теперь молиться о здоровье. Суд, приговор, а потом стенка.

Был отчётливо видно как подрагивают его пухлые щёки.

- Будь моя воля я бы тебя, суку, прямо сейчас кончил! - Зверев демонстративно убрал, лежавшую возле него, пачку в карман и отвернулся.

Корнев махнул рукой и Славен тут же встал и протянул Свистунову портсигар и спички. Когда тот закурил, он продолжил рассказ:

- Страх Паша. Никто ещё не придумал от него противоядия. Многие спасаются водкой, кто-то курит мечтая успокоить нервы, наверное есть ещё что-то, я не знаю. Немцы уж больно хорошо всё это как-то объясняют, но сейчас не об этом. Итак, я угодил в Кресты, шансов выжить в этом жутком месте у меня практически не было.

- Коммунист, сотрудник НКВД…

- Заметьте, я сказал практически, но я выжил. Вы спросите как? Я отвечу. Я просто хотел жить.

Увидев как Зверев скомкал в кулак, ещё не погасшую папиросу, Свистунов стал говорить быстрее и громче, теперь он уже не казался таким невозмутимым и бесстрашным, как это было в начале допроса.

- Мой тёзка, Лёнька Камельков, рассказал вам про милость Фишера. Про это знали все заключённые, об этом говорилось, обсуждалось, но никто не агитировал и никто не призывал от неё отказаться. Когда нас выгнали на плац, и Фишер вальяжной походкой, и со своей едкой ухмылочкой, вышел к нам покрасоваться. Я огляделся по сторонам. Евреи, бывшие офицеры, не способные к работам старики и старухи, одним словом расходный материал я всё понял. Когда Фишер начал говорить, а по-русски он говорил без акцента, я услышев о лёгкой смерти выскочил и прокричал: Хочу, готов на всё чтобы умереть мгновенно! Я помню его улыбку, и его торжество, он спросил кто я, я ответил всё без утайки.