Судя по его ответам, некоторые водители запаниковали и сошли с его тщательно продуманного пути к стене улья. Мне показалось, будто по комм-сети я услышал крики и взрывы.
Едва голову посетила эта мысль, шквал огня вокруг нас усилился. В борт «Гибельного клинка» ударил снаряд. Я ощутил миг пронзительно-острого ужаса, который испытываешь всякий раз, когда в твой танк попадает тяжелый снаряд.
«Вот и все, — подумал я, — это конец». Я повидал немало людей, заживо сгоревших в танках, уж точно достаточно, чтобы воображение нарисовало мне картину во всех подробностях. В отсек посыпались искры, а страшный лязг нового попадания в борт лишь усилил панику.
— Какого… — услышал я Антона.
В отсек вместе с клубами дыма проник запах горения.
— Всем наружу! — приказал Махариус.
Я расстегнул ремни и полез к эвакуационному люку. Вокруг меня все искрило и пылало. Мозг заполонила целая рать опасений: мы могли застрять в горящем танке из-за заклинивших люков, боекомплект мог взорваться в любую секунду, если силовое ядро даст сбой, из тьмы мог прилететь очередной снаряд, если враг решит сосредоточить огонь на обездвиженной машине. Я задержал дыхание из-за дыма и того, что каждый мой вдох мог оказаться последним.
Я рывком распахнул люк и вывалился в холодную ночь Локи.
Глава 24
До чего холодно! На Локи всегда было прохладно, влажно и безрадостно, но сейчас происходило нечто иное. Из-за столкновения температура значительно упала. Небо скрылось за пылевыми облаками, сквозь которые не могли проникнуть солнечные лучи. Это был тот холод, который в других мирах приносил снег и метель. Дыхание вырывалось облачками пара. По крайней мере у меня за спиной находился источник тепла. Наш «Гибельный клинок» загорелся.
Махариус выбрался из верхнего башенного люка и повернулся, чтобы помочь Дрейку. Затем они оба соскочили с танка. Один из телохранителей Дрейка спрыгнул следом. Антон и Иван вскоре присоединились ко мне.
— Уходим! — крикнул я. — Сейчас рванет.
Повторять дважды мне не пришлось. Я развернулся и бросился по изломанной земле. Бег немного меня согрел. Между лопатками поселилось неприятное навязчивое ощущение. Я спасся из горящего танка, но понял, что это не конец. Танк мог взорваться, а мог и нет. Во всяком случае, он превратился в маяк для стрельбы, и противник уже доказал, что его орудия в состоянии уничтожить «Гибельный клинок». И, что хуже всего, я бежал прямиком в шквал взрывов. Я выкатился на сторону огневого поражения башен, чьи снаряды рвали местность передо мной.
Я нырнул за ближайший валун, и мгновение спустя рядом со мной оказались Антон и Иван. Антон все еще сжимал свою снайперскую винтовку. Прежде чем выскочить наружу, он успел прихватить ее и каким-то образом сумел протиснуться с ней через аварийный люк. Вот что значит преданность. Или идиотизм. Скорее всего, последнее.
— Какой ты прыткий, — сказал Антон. — Будто выступаешь на полковом чемпионате по бегу. Никогда не видел, чтобы кто-то так быстро бежал. За тобой даже пыль заклубилась.
— Да и ты, вижу, не отставал, — парировал я.
— Никогда не хотел заживо сгореть в танке, — ответил Антон.
Тьма слева от нас содрогнулась от мощнейшего взрыва. Это был не башенный снаряд. Иван поднялся, и в свете зарева его худощавая фигура отбросила длинную тень.
— Да, рванул! — прокричал он.
— Ложись, придурок, — сказал я.
По камню заколотили осколки.
— Почему? — удивился он. — Они ведь не в меня стреляют.
— Нет, — сказал я, — но могут и начать. |