Илья поначалу ее немного застеснялся, вспомнив школьные годы и свою первую учительницу – строгую, но справедливую женщину, привившую ему любовь к Сергею Есенину и другим русским поэтам.
– Вы, Илюшенька, располагайтесь, – сразу же засуетилась Серафима Никаноровна, маленькая, седенькая, но довольно шустрая, с первой минуты проникнувшаяся к молодому человеку материнской заботой, словно встретила вернувшегося с фронта родного сына. – Я сейчас вас с Савой чайком угощу. Вы, должно быть, знаете, он был командиром у моего Коли… – не договорив, она протяжно всхлипнула, тонкие губы ее задрожали, из выцветших глаз покатились по впалым морщинистым щекам мутные горошины слез. – Ой, чего это я расквасилась, – спохватилась она, быстро смахнула крошечной ладошкой слезы и засеменила на кухню ставить на керогаз чайник.
– Спасибо, – отказался Илья, с сочувствием глядя на ее согбенную фигурку. – Нам некогда. Дел еще невпроворот. Пошли мы…
– Ты приходи, Илюша, – жалостливым голосом попросила старушка, провожая гостей до выхода. – Скучно мне одной без моего Коли… Вдвоем-то все веселее будет.
Пообещав этим же вечером перенести свои скудные пожитки, которые свободно умещались в солдатском вещмешке, Илья в сопровождении Филимонова торопливо вышел, твердо решив по возвращении подарить доброй старушке расписной с кистями трофейный платок, привезенный из Германии.
– Я же говорил, что не пожалеешь, – сказал на улице Филимонов, заметно гордясь матерью своего погибшего друга. – Это тебе не по съемным углам скитаться, будешь жить как человек.
И всю дорогу, пока они пешком добирались до управления, танкист рассказывал о том, как геройски погиб его механик-водитель, который во время ожесточенного боя под непрекращающимся огнем ремонтировал трансмиссию, чтобы подбитая машина не досталась врагу.
– Вот такой был отчаянный парень! – жестко оборвал рассказ Филимонов и показал большой, с красной обгорелой кожей, искривленный палец. По тому, как он при этом сурово, из-под насупленных бровей взглянул на Илью, было видно, что Филимонов хотел еще что-то добавить, но в это время они уже подошли к дверям управления.
В дежурной части, подперев щеку кулаком, со скучающим видом сидел сержант Соколов. Увидев Илью, он оживился:
– Журавлев, ну что там с квартирой? Нашел?
– Благодаря Филимонову, – ответил Илья.
Дежурный мельком взглянул на Филимонова, заметил на его груди Золотую звезду Героя и уважительно поднялся:
– Здравия желаю, товарищ капитан.
– Не жалуюсь, – пошутил Филимонов.
Илья скинул с себя тяжелую, напитавшуюся водой плащ-палатку, вернул дежурному.
– Спасибо, Соколов. Выпиши пропуск товарищу капитану, надо нам с редактором многотиражки дельце одно обмозговать. Орлов у себя?
– А нет ваших никого, – ответил дежурный, аккуратно вешая плащ-палатку на шаткую вешалку на трех неустойчивых ножках. – Уехали они. Сам генерал дал им свою «эмку», чтобы ехать в Покрово-Пригородный. Федоров звонил, сообщил, что бабу там одну топором зарубили, вроде бы свидетельницу – Сиркину, кажется, Елизавету Хромовну…
Глава XI
Узнав об убийстве с особой жестокостью пожилой свидетельницы «гражданки Сиркиной Е. Х.», генерал-майор Пресняков в тот же день, сдержав слово боевого офицера, незамедлительно позвонил в Москву, и уже наутро из МУРа прибыла оперативная группа в составе трех человек.
Встречать московских гостей Орлов, которому чужаки были как кость в горле, отрядил Федорова как человека во всех отношениях приятного, способного произвести на приезжих самое положительное впечатление. |