О! если бы по крайней мере я долгое время знал

Этого мертвеца при жизни! Если бы мне хотелось

Поцеловать этот желтый лоб в последний раз!

Если бы, глядя все время на эти жесткие прямые складки,

Я бы наконец увидел, как что-то шевелится,

Движется подобно ноге отдыхающего человека,

И что пламя голубеет! Если б я услышал,

Как заскрипела кровать!.. или если бы я мог молиться!

Но нет: никакого священного ужаса, никакого нежного воспоминания.

Я смотрю и не вижу, слушаю и не слышу.

Каждый час бьет медленно, и когда, переутомленный

От этого удручающего спокойствия и этих глупых грез,

Я подхожу к окну немного подышать

(Так как на полночном небе только что родился серп месяца),

Вон, вдруг, над далекой крышей дома,

Не на востоке, вспыхивает небосклон,

И я слышу вместо песни

Лай собак, воющих на пожар.

Стр. 69 Нет, моя муза - не блистающая одалиска

С черными блестящими волосами, с продолговатыми глазами гурии,

Пляшущая с обнаженной грудью при резких звуках своего голоса;

Это не юная и розовая Пери,

Сверкающие крылья которой затмили бы хвост прекрасного павлина,

Не белокрылая и голубокрылая фея,

Эти две сестры-соперницы, которые открывают миры и небеса

Ослепленному светом ребенку, лишь только он скажетда.

Она - о моя обожаемая муза!

Не дева иль плачущая вдова,

Одинокая обитательница пустынного монастыря

Или башни без вассалов, которая бродит под сводами,

Произнося чье-то имя; спускается в рыцарские гробницы;

Склоняя колени, широко покрывает плиты бархатом платья

И, приникнув челом к мрамору, изливает со слезами,

В мелодичном гимне свои благородные несчастия,

Нет. - Но, когда ваша скорбь одиноко бредет по лесу,

Видали ли вы там, в глубине, хижину

Под высохшим деревом? Рядом с нею вырыта канава;

Девушка постоянно стирает там ветхое белье.

Может быть, при виде вас, она опустила голову,

Так как, при всей своей бедности, она из хорошей семьи;

Она могла бы, как и другая, в более счастливые дни

Блистать в свете и цвести для любви;

Мчаться в экипаже; бывать на балах, на гуляньях;

Вдыхать на балконе ароматы и серенады;

Или, своей золотой арфой возбуждая сотни соперников,

Видеть лишь одну улыбку среди бесчисленных рукоплесканий.

Но небо с самого начала потемнело над нею,

И деревцо, едва родившись, было побито градом:

Она прядет, шьет и ухаживает дома

За старым, слепым и безумным отцом.

Стр. 70 .......................... раздирающий кашель

Прерывает ее песню, испускает крик со свистом

И извергает кровяные сгустки из ее больной груди.

Стр. 70-71 Я всегда знавал ее задумчивой и строгой;

Ребенком она редко принимала участие

В забавах веселого детства; она уже была рассудительна,

И когда ее маленькие сестры бегали по траве,

Она первая напоминала им о часе,

О том, что пора уже идти домой,

Что она услышала звон колокола,

Что запрещено подходить к каналу,

Пугать в роще ручную лань,

Играя, подбегать слишком близко к птичнику,

И сестры слушались ее. Скоро ей исполнилось пятнадцать лет.

И ее разум украсился очарованиями, более привлекательными:

Прикрытая грудь, ясное чело, на котором почиет спокойствие,

Розовое лицо под прекрасными темными волосами,

Скромные губы со сдержанной улыбкой.

Холодный и трезвый разговор, который, однако, нравится,

Нежный и твердый голос, никогда не дрожащий,

И черные, сходящиеся брови,

Чувство долга рождало в ней важное усердие,

Она держалась рассудительно, выдержанно, не рассеянно;

Она не мечтала, как молодая девушка,

Рассеянно роняющая из рук иглу

И думающая от вчерашнего до завтрашнего бала

О прекрасном незнакомце, пожавшем ей руку.