— Доброе утро, миссис Леонидис, — непринужденно приветствовал ее Тавенер. — Извините, что приходится беспокоить вас еще раз.

Она ответила с какой-то обреченностью в голосе:

— Наверное, без этого не обойтись.

— Вы, конечно, знаете, миссис Леонидис, что, если вы желаете, при нашей беседе может присутствовать ваш поверенный?

Мне показалось сначала, что она пропустила этот вопрос мимо ушей. Но, очевидно, я ошибался, потому что она ответила довольно капризным тоном:

— Мне не нравится мистер Гейтскил. Не хочу, чтобы он присутствовал.

— Вы могли бы пригласить собственного поверенного, миссис Леонидис.

— А нужно ли? Не люблю поверенных. Они сбивают меня с толку.

— Как вам будет угодно, — сказал Тавенер, автоматически улыбнувшись. — В таком случае продолжим разговор?

Сержант Лэм, помусолив карандаш, приготовился записывать. Бренда Леонидис опустилась на диван, повернувшись лицом к Тавенеру.

— Вы что-нибудь обнаружили? — спросила она.

Я заметил, что ее пальцы нервно скручивали и разглаживали оборку на платье.

— Мы можем теперь с полной уверенностью утверждать, что ваш муж умер в результате отравления эзерином.

— Вы хотите сказать, что причиной смерти были глазные капли?

— По-видимому, когда вы в последний раз делали инъекцию, вы ввели ему не инсулин, а эзерин.

— Но я этого не знала! Я ни в чем не виновата. Уверяю вас, инспектор.

— Значит, кто-то умышленно подменил инсулин эзерином.

— Какое чудовищное злодеяние!

— Вы правы, миссис Леонидис.

— Вы думаете, что кто-то сделал это с умыслом? Или случайно? Ведь не могли же так злобно пошутить?

— Мы не считаем, что эта была шутка, — сказал Тавенер.

— Должно быть, это сделал кто-нибудь из прислуги.

Тавенер промолчал.

— Должно быть. Просто не представляю себе, кто бы еще мог такое сделать.

— Вы уверены в этом? Подумайте, миссис Леонидис, нет ли у вас каких-нибудь подозрений? Не замечали ли вы какого-нибудь недоброжелательства или зависти? Не произошла ли какая-нибудь ссора?

— А у меня нет абсолютно никаких подозрений, — сказала она, не спуская с него настороженного взгляда.

— Вы говорили, что в тот вечер были в кино?

— Да. Вернулась в половине седьмого… пора было вводить инсулин… я… сделала инъекцию, как обычно… и ему стало плохо. Я страшно испугалась, побежала к Роджеру… обо всем этом я уже рассказывала вам. Неужели нужно без конца повторять одно и то же? — В ее голосе послышались истеричные нотки.

— Весьма сожалею, миссис Леонидис. Теперь я хотел бы поговорить с мистером Брауном.

— С Лоренсом? Зачем? Он ничего об этом не знает.

— И все-таки мне нужно с ним поговорить.

Она взглянула на него с подозрением.

— Он занимается с Юстасом латынью в классной комнате. Вы хотите, чтобы он пришел сюда?

— Нет, мы сами пойдем к нему.

Тавенер быстро вышел из комнаты. Мы с сержантом Лэмом последовали за ним.

— Ну и нагнали вы на нее страху, сэр, — сказал сержант Лэм.

Тавенер что-то проворчал. Поднявшись по нескольким ступеням, он повел нас по коридору в большую комнату, окна которой выходили в сад. За столом в классной комнате сидели белокурый молодой человек лет тридцати и красивый черноволосый шестнадцатилетний юноша.

Когда мы вошли, оба взглянули в нашу сторону.