– Скажите это Томасу Джефферсону.

– Кому?

– Отцу основателю США. Помнится, он заявлял о том, что налогообложение без права на протест является тиранией.

– Никогда ничего подобного не слышал.

– Само собой. Где Смит?

– Его отправили в реанимацию.

– Мертвого?

– Мы не знаем, что с ним. Он неподвижен как труп. Парализован. Правда, глаза открыты. – Агент содрогнулся.

– Звучит жутко, – отозвался Римо.

– Не хотел бы я быть на его месте.

– Не отчаивайся. – Римо резко ударил агента в лоб – точно по центру, туда, где должен находиться третий глаз, и, подхватив за галстук, опустил парня на пол.

Римо так и оставил его лежать на спине. Впрочем, он предварительно раскрыл ему веки пошире и снял матовый абажур с висевшей над головой электрической лампы – так, чтобы резкий свет бил поверженному прямо в незащищенные глаза.

Вряд ли вояка ослепнет, но солнечные очки ему придется поносить примерно год.

Взлетев на второй этаж, Римо чуть не сбил с ног личного секретаря Смита миссис Микулку, спускавшуюся с картонной коробкой в руках. Женщина еле сдерживалась, чтобы не расплакаться.

– Что случилось? – спросил Римо.

Миссис Микулка испуганно прикрыла рот рукой.

– Ох, как вы меня напугали.

– Прошу прощения.

– Меня уволили.

– Смит уволил?

– Нет. ФНУ.

– Да как они посмели?

– Больница теперь в их распоряжении. Я едва успела собрать вещи. – Она указала на картонную коробку с обтрепанными краями.

Римо заглянул в коробку.

– Там же пусто, – удивился он.

– Они конфисковали мои личные средства.

– Почему?

– Говорят, имущество фирмы. Разрешили мне взять только фотографию моего бедного сына. И то лишь потому, что я настояла.

– Послушайте, – сочувственно покачал головой Римо, – я уверен, мы сумеем уладить дело. Идите домой и ждите, скоро все выяснится.

– Бедный доктор Смит в палате реанимации. Они напали на него так, будто он какой нибудь преступник. Но он же не преступник, вовсе нет. Он очень славный человек. Когда умер мой сын~

– Смит на третьем этаже?

– Да.

– Идите домой. Когда все уладится, вам позвонят.

Поднявшись на третий этаж, Римо слегка приоткрыл дверь пожарного выхода. Послышался неясный гул голосов, из которого невозможно было разобрать ни слова. Римо попытался сосредоточиться и вдруг почувствовал сзади на лестничной площадке источник тепла.

Римо резко обернулся.

На него смотрел мастер Синанджу.

– Что случилось? – спросил Римо.

– Ворвалась толпа идиотов. А почему ты не охраняешь золото?

– То же самое я хотел выяснить у тебя, – многозначительно произнес ученик.

– Мы ведь договорились, что я буду ночевать рядом с золотом, а ты станешь охранять его в часы бодрствования. Когда меня разбудили звуки дикости и невежества, тебя здесь не было.

– Я отдавал дань уважения.

Чиун скривился.

– Но ты же никого не уважаешь! Ни самого себя, ни того, кто поставил тебя над соплеменниками. – Глаза корейца внезапно сузились. – Кому ты отдавал дань уважения?

– Самому себе. Этой ночью я побывал на своей могиле.

– Только белый может скорбеть о самом себе.

– Я заглянул в зеркало памяти.

Чиун слегка задрал свою козлиную бородку.

– И?

– И увидел лицо женщины с глазами Фрейи. – Голос Римо понизился до шепота. – Чиун, я думаю, это была моя мать.

– А отца ты не видел?

– Нет.