|
Одесса носила этого писателя на руках совсем не вперед ногами. И даже последний из малохольных пиарастиков не упрекал Лазаря Кармена в пропаганде блатного жаргона или псевдо-одесского языка. Потому что на его книгах стоял традиционный для тех времен штамп «Дозволено цензурой». Но многое из того, что дозволяла цензура при проклятом царизме, было воспринято родной советской властью в штыки. Пусть даже Кармен писал об обездоленном пролетариате, с радостью на лице принял революцию и, более того, был выпущен из белогвардейских застенков лишь для того, чтобы этот любимый горожанами прозаик смог умереть в собственной постели. Потому многие из его произведений переиздали лишь в 21 веке.
Одесса и порт были для Кармена неразрывны, как человек и его сердце. И хотя Кармен не сумел выбиться не то, что в папики одесского языка, но даже в создатели портовой лингвы, он все равно использовал в своих произведениях истинно одесский язык, а не его бледную копию. Что доказывает, к примеру, рассказ «Дети набережной», опубликованный в 1901 году: «шмырник, фраер, декохт, мент, баржан, а ни мур-мур, стрелок, блотик, босяк, бароха, байструк, вира наша, бароха девяносто шестой пробы, кадык, холера, жлобы, выхильчаться, плейтовать, биндюжники, медвежьего окорока им, саук, сбацал, шкал, гнусная ховира, хай наделали, с цацкой на красной ленте, шарик, звенели фисташки, скорпион, блатной, на цинке постоит, вкоренную, буфера, бифштекс с набалдашником, дубки, сейлоры, наштивались пивом, по-джонски, обе глюзы, зеке, гайда под арап, годдым, пух, ша, шкал, французские фокусы, джоны, такой маленький и такой горячий, семитатные бублики, пробочницы, ментяра, налить масла шмырнику, леля, рыболовный прут, ливеруешь, воловик». Вы не найдете и десятой части такого количества истинных одессизмов во всем творческом наследии Крошки Цахеса Бабеля, по поводу которого И. Елисеева недавно написала: «…в книгах Бабеля знаменитый «одесский сленг» был еще новинкой». По произведениям Лазаря Кармена можно составить весьма объемный одесско-русский словарь. «Воловик» — дубинка, «бароха» — зазноба, «саук» — холод, «французские фокусы» — еврейские штучки, «фисташки» — деньги, «шарик» — чистильщик пароходных котлов, «холера» — неприятность, «скорпион» — таможенник, «налить масла шмырнику» — отвлечь внимание сторожа, «дубки» — парусные суденышки, «шкал» — стакан, «бычок» — окурок, «пух» — хлопок, «кадык» — воришка, «буфера» — верхний бюст дамы… Или подобный перевод пока в диковинку для россиян? Как бы то ни было, «буфера», «бычок» и иже с ними в одесском смысле слова уже давно пополнили запас русского языка, зато «бифштекс с набалдашником» — синоним одесскоязычной «отбивной по ребрам»; саму же отбивную в Одессе по сию пору именуют словом «биток». Что такое «стрельнуть папироску» в России тоже давно известно, равно как и значение слова «кабриолет», зато слово «прут» в смысле «удочки» там стали применять относительно недавно. А выражение «Такой молодой и уже такой горячий» равно как и «Красавец девяносто шестой пробы» одесситы употребляют по сию пору. Пусть даже уже куда более полувека выпускаются более низкопробные золотые изделия. Ах, это многократно расцитированное «останешься со смитьем», которое, как пояснил Бабель берет начало не от украинского слово «смиття», и не из Юшкевича, а от древне-русского «смитие». Ах, этот великолепный, сто раз приводившийся в качестве примера образчик одесской речи «Беня знает за облаву». Так Кармен еще до Бабеля писал не то, что за пресловутое смитье мое, но и даже так: «валандался за портовыми дамами-посмитюшками». |
