Энхо всего лишь простой декурион.

Но мысль эта не принесла успокоения, и когда эру Венц вернулся в кубрик, на душе у него было гадко, он ощущал себя дезертиром, что опозорился, показав врагу спину.

* * *

Пушистый паук-стрекотун двигался медленно, то и дело меняя цвета – оливковый, золотистый, молочно-белый, – время от времени он повизгивал, негромко, очень мелодично. В соседнем отсеке пульсировал огромный шар булавочника с планеты Арундо, и пахнущие медом золотистые «снежинки» летели от него вверх, кружились и падали обратно.

– Чем недоволен мой государь? – произнес тихий голос за спиной у Нервейга, и острые зубки вонзились ему в плечо.

Она, как всегда, подкралась неслышно, воспользовавшись тем, что он засмотрелся.

– Откуда ты знаешь, что я недоволен? – спросил он, поворачиваясь.

Эльтирия, облаченная в нечто розовато-просвечивающее, улыбнулась.

– Когда все в порядке, ты не обращаешь внимания на моих животных, – проговорила она, фемина, половинка Божественной Плоти, обладательница собственных храмов на десятках планет. – Если же тебя что-то гнетет, то начинаешь ходить от отсека к отсеку, бормотать и таращиться то на одну тварь, то на другую.

Громадный перистиль, где они разговаривали, больше напоминал зверинец – прямо из пола росли деревья, по стенам карабкались лианы, там и сям золотистое дрожание отмечало стенки силового поля. Разноцветные птицы порхали под высоким потолком, с разных сторон доносился писк, визг и чириканье.

– Точно. С тобой не поспоришь, – пробурчал Нервейг.

Эльтирия озорно сверкнула огромными голубыми глазами и хлопнула в ладоши.

– Вина, – бросила она появившейся рядом служанке.

Та бесшумно исчезла, словно растворилась в воздухе, но через мгновение появилась вновь. На низком столике, расположенном у отсека с прыгающими тварями, похожими на мохнатых жаб, будто сам собой возник кувшин с высоким горлышком, два серебряных бокала и блюдо.

Нарезанный тонкими ломтями сыр, дольки фруктов, печенье из целлийской пшеницы.

– Присаживайся, мой государь, – сказала фемина. – Поговорим.

Нервейг опустился в скрипнувшее под его тяжестью кресло, небрежным жестом отослал служанку. Отхлебнул прямо из горлышка и, удовлетворенно причмокнув, разлил напиток по бокалам.

Здесь, в личном перистиле фемины, у стола, поставленного под ветвями дрожащего дерева с Таэды, их не смогут подслушать, даже установив крошечные микрофоны в мебели или посуде. Помешает шелест серебристой с прозеленью листвы, резкие крики мохнатых жаб, стенки силовых полей, расположенные так, что создают глушащее само себя псевдоэхо.

– Задница мира, я ощущаю противодействие, на самой грани… – сказал Нервейг, теребя браслет транслятора. – Едва могу почуять его, словно кто-то копошится во тьме за пределами зрения, пытаясь опутать меня паутиной… и сколько я ни силюсь, не вижу, кто это, и движение мое ограничено…

Он был потомком Антея Основателя, почти два десятилетия сидел на Мерцающем троне и не зря именовался Божественной Плотью – чувствовал многое, недоступное простым смертным, и в первую очередь то, что творилось рядом и имело отношение к его собственной власти.

– Вальгорн? – спросила Эльтирия. – Хотя не думаю, принцепс боец отличный, один на один справится с любым из твоих ликторов, но примитивен, как те варвары, среди которых он прожил так долго, и для интриг не годится.

Нервейг изогнул бровь и хмыкнул.

– Вряд ли справится, – проговорил он. – Ты ведь таскала его в постель?

Фемина кивнула, голубые глаза ее остались ясными, губы изогнулись в улыбке.

– Ну и как?

– Великолепно, мой государь. – Эльтирия облизнулась, как львица после трапезы, и подмигнула супругу.