— Он заряжен? Да. — ответил сам себе комедиант, оглядывая оружие.

Он снова положил его на стол и, обращаясь к Жанне, прибавил:

— Смотри, душечка, будь поосторожнее! Знай, что я очень дорожу своими глазами.

— Однако ты мне, наконец, надоел! — громко крикнула будущая звезда, со злостью топнув ногой. — Я и без тебя знаю, что мне нужно делать!

С этими словами mademoiselle Дортиль повернулась на каблучках и быстро ушла за кулисы; Поль Дарнала поспешно последовал за ней, мнимый пожарный немедленно подбежал к столу, на котором лежал револьвер, вынул из кармана панталон другой револьвер, как две капли воды похожий на первый, и поменял их местами.

Проделав все это молниеносно, он снова подошел к занавесу и через дырочку принялся смотреть в залу.

— Все готово? — крикнул режиссер.

— Да, — ответили ему голоса из-за кулис.

— Я даю знак поднять занавес.

Выйдя на сцену, режиссёр увидел пожарного.

— Берегитесь, служивый, — сказал он, — я сейчас дам знак к поднятию занавеса: вас могут ударить.

Луиджи повернулся, отдал честь режиссеру и вышел не торопясь.

Актеры стояли наготове.

Режиссер стукнул три раза.

В зале было шумно: публика сильно волновалась.

Всюду Жанна Дортиль служила темой для разговоров, и общий голос единодушно признал будущую звезду настолько же отвратительной, насколько и претенциозной.

— Жаль, потому что она действительно замечательно хороша, — говорили самые снисходительные. — Кокоткой она была бы великолепной, но как актриса ровно никуда не годится.

Пароли, вначале очень веселый, хотя и нервной веселостью, после первых актов вдруг стал мрачен, как туча.

Аннибал Жервазони, от которого не ускользнула эта перемена, спросил:

— Что с тобой, Анджело? Ты как будто нездоров?

— В этом случае внешность не обманчива. У меня действительно страшнейшая головная боль.

— Тогда поедем сейчас же домой. Хочешь?

— Нет. Мне бы хотелось подождать конца. После спектакля мы поедем с тобой ужинать, и головная боль пройдет сама собой.

— Как хочешь!

Пока они обменивались этими словами, занавес поднялся.

Анджело стал крайне внимательным.

Он взял бинокль и направил его на сцену, не сводя пристального взгляда с того стола, на котором должен был находиться револьвер, главнейший аксессуар последней сцены. Увидев его в первый раз, Анджело вздрогнул. Отбросив бинокль, он схватился за красный бархат барьера ложи.

Аннибал, продолжавший наблюдать за ним, находил выражение его лица необыкновенно странным. «Как бы ни была сильна головная боль, — подумал он, — все-таки ею одной трудно объяснить такое страшное искажение лица».

Начинался последний акт.

Устав смеяться, публика не переставала шептаться и переговариваться.

Анджело следил за ходом действия со все возрастающим лихорадочно-напряженным вниманием. Тысяча мыслей вертелись у него в голове. Успел ли Луиджи?

Действие шло своим чередом.

Жанна Дортиль показалась на сцене в последний раз: наступал момент трагической развязки.

Пароли буквально перестал дышать, когда молодая женщина вышла на сцену. Он как будто выжидал чего-то.

Бухгалтер нисколько не занимался им, а с интересом следил за перипетиями пьесы.

Один Жервазони с каким-то смутным недоверием и лихорадочным вниманием наблюдал за более чем странным поведением Анджело.

Вот послышались последние реплики.

Жанна Дортиль снова помчалась, закусив удила.

Публика, под влиянием в высшей степени сильного драматического положения, перестала шептаться и вся обратилась в слух, несмотря на полнейшую бездарность актрисы.