Талос облокотился о хирургический стол.

— Я сам подсчитал. Кровавые Ангелы перебили почти половину смертных и около тридцати наших воинов. Нас столько же, сколько было до присоединения людей Халаскера, — по крайней мере, не меньше.

— Не меньше? — Вознесенный втянул в пасть сталактиты слюны, свешивающиеся с клыков. — Не меньше? Не будь слеп к собственным проступкам, Талос. Ты уже убил семерых из них этой ночью.

Резкие слова сопровождал стон смятого металла. Вознесенный слишком сильно вцепился в стену, и чудовищные когти пробили сталь. С ворчанием существо высвободило клешню.

— Воины Халаскера присоединились к нам всего лишь пару месяцев назад, и внутренние свары разгорелись уже настолько, что кровь проливается почти каждую ночь. Мы вымираем, Пророк. И ты, способный заглянуть в грядущее, не имеешь права быть настолько слепым. Взгляни сейчас и скажи мне, проживем ли мы еще сотню лет?

Талос на это не ответил. Да Вознесенный и не нуждался в ответе. Пророк покачал головой.

— Ты призвал меня сюда, предлагая мирное соглашение, условий которого я не понимаю, в конфликте, который не я развязал. Я не собираюсь идти по стопам Малкариона. Я не хочу командовать тем, что от нас осталось. Я тебе не соперник.

Люкориф снова издал звук, смешанный с треском статики, — то ли шипящий смех, то ли презрительное фырканье. Талос не был знаком с ним достаточно близко, чтобы сказать наверняка.

— Ловец Душ носит оружие Малкариона, но утверждает, что не хочет быть его наследником. Забавно.

Пророк оставил насмешку раптора без внимания и сосредоточился на том существе, что некогда было его командиром. Прежде чем заговорить, ему пришлось сглотнуть скопившуюся во рту кровь.

— Я не понимаю, Вандред. Какие перемены заставили тебя заговорить так?

— Рувен.

Вознесенный выплюнул это имя, развернувшись всей тушей и упершись изуродованными клешнями в стену хранилища. Напружинив плечи, ссутулившись и глухо рыча, он уставился на заключенные внутри морозильных ячеек генетические сокровища.

— Это было на Крите, когда мы бежали от гнева Кровавых Ангелов. Мне до сих пор противно вспоминать о той ночи. Рувен, этот трижды проклятый ублюдок, нагло отдавал нам приказы, словно мы какие-то жалкие прислужники магистра войны. Я не собираюсь подчиняться тому, кто дезертировал из легиона. Я не склоню колени перед предателем, и не слабаку приказывать мне, что делать. Я… мы достойны лучшего.

Вознесенный снова обернулся, и его глаза впились в лицо Талоса с бесстрастным и бездушным упорством существа, порожденного океанскими глубинами.

— Я снова хочу испытать гордость. Я хочу гордиться нашими боевыми заслугами. Хочу гордиться своими воинами. Гордиться тем, что облачен во тьму. Мы должны восстать снова, в величии, превосходящем былое, или сгинуть навек. Я стану бороться за это, брат. И я хочу, чтобы ты сражался рядом со мной.

Талос оглянулся на обветшавшее оборудование и пустые столы. Вознесенный против воли восхищался той стойкостью, с которой воин переносил терзавшую его боль. Что-то — какая-то сдержанная эмоция — блеснуло в здоровом глазу Пророка.

— Чтобы отремонтировать корабль и восстановить силы, нам снова придется сделать стоянку в Зрачке Бездны.

— Так мы и поступим, — проворчал Вознесенный.

Талос не ответил, позволив тишине говорить за него.

Вознесенный снова облизнул черные губы.

— Возможно, на этот раз нам не придется проливать столько крови.

В ответ Талос с усилием втянул воздух.

— Я помогу тебе, — сказал он наконец.

Когда Пророк вышел из апотекариона, растрескавшиеся губы Вознесенного растянулись, отдаленно напоминая улыбку.