— Я помогу тебе, — сказал он наконец.

Когда Пророк вышел из апотекариона, растрескавшиеся губы Вознесенного растянулись, отдаленно напоминая улыбку. Дверь закрылась за спиной Талоса с металлическим лязгом.

— Конечно, ты мне поможешь, — прошептало существо в холодную пустоту комнаты.

Дверь захлопнулась, оставив его в одиночестве в каком-то из коридоров в верхней части корабля — и предоставив полную свободу поразмыслить над словами Вознесенного. У Талоса не было никаких иллюзий: существо предложило мирное соглашение лишь ради собственной выгоды, и все уверения Вознесенного не ослабили бдительности Пророка. «Завет» стал небезопасен, в то время как напряжение между Когтями нарастало.

Когда, по мнению Талоса, он отошел достаточно далеко от апотекариона, поступь Пророка замедлилась. Приходилось постоянно вытирать кровь со здорового глаза, что изрядно раздражало. Обожженная половина лица замерзла, и холодный воздух поглаживал ее колючими пальцами. И кроме всего прочего, с каждым слабым ударом сердец по телу разносилась волна боли.

Оставаться здесь в одиночестве было неблагоразумно. После апотекариона ему в первую очередь следовало направиться к трюму с рабами. Если Вознесенный желал, чтобы его отряд стал сильнее, чем прежде, для этого требовались обученные слуги, артиллеристы, мастера-оружейники, но больше всего легионеры. Последнее было наиболее сложным, но в принципе достижимо. Станция Ганг стала поставщиком не только ресурсов, но и человеческого материала.

Пророк свернул в один из боковых коридоров. При каждом шаге сердца в груди судорожно сжимались. Они не бились, а трепетали, — казалось, Талос слышит гудение перетруженных органов. Накатила новая волна тошноты, непривычная и непрошеная. Генетические изменения, которым он подвергся в юности, сделали его практически нечувствительным к головокружению в человеческом понимании этого слова, но сильные стимулы все еще могли вызвать дезориентацию. Боль, как оказалось, тоже.

Четыре шага. Четыре шага на север по коридору, прежде чем он привалился к стене. Рот заполнился медным вкусом крови и кислым привкусом секрета слюнных желез. Выдох перешел в припадок тошноты, и его вырвало кровью. Лужа, образовавшаяся на стальном покрытии палубы, шипела и пузырилась — в кровь попало достаточно едкой слюны, чтобы превратить жидкость в кислоту.

Что-то замкнуло в коленном суставе — наверняка поврежденное волокно, неспособное больше сокращаться. Пророк оттолкнулся от стены и захромал прочь от все еще шипящей лужи. Он в одиночестве двигался по темным туннелям корабля. С каждым шагом под кожей вскипала новая порция боли. Рывок — и мир перевернулся. Металл загремел о металл.

— Септимус, — шепнул он в темноту.

Какое-то время все силы уходили на дыхание — он прогонял через легкие застоявшийся воздух корабля, чувствуя, как что-то горячее и мокрое капает из пробитого черепа. Зови не зови слугу, теперь не поможет. Да будут прокляты кости Дала Кара. На какую-то исполненную злорадства секунду он представил, как отдает шлем Дала Кара рабам, чтобы те использовали его в качестве ночного горшка. Соблазнительно. Очень соблазнительно. При мысли о такой ребяческой мести на его окровавленных губах заиграла слабая, виноватая улыбка — пусть даже в реальности он никогда не совершил бы такого мелочного поступка.

Прошла вечность, прежде он снова заставил себя подняться на ноги. Умирает ли он? Талос не был уверен. Он и Ксарл приняли на себя основной шквал болтерного огня Третьего Когтя. Их доспехи оказались загублены вчистую, и Талос отлично понимал, что его раны должны быть очень тяжелыми, если длинный порез в боку не желает затягиваться. Во что превратилось его лицо, сейчас меньше волновало Пророка, однако, если не принять мер в ближайшее время, ему понадобится обширное хирургическое вмешательство и бионические имплантаты.