А что доктор Майкл Теннент? Ну, этот бы ни за что не появился. Не хватило бы смелости показать свою физиономию.

Томас прошел в кабинет матери и плотно прикрыл за собой дверь. Здесь, как и в спальне, стоял ее запах. «Шанель № 5». Запах впитался в обои и занавески, в подушки на диване и листы бумаги, на которых она каждый день писала ему записки.

На каждом листе свой заголовок. Ежедневные списки покупок: «Косметика», «Витамины», «Гомеопатические средства», «Китайские травы», «Другие лекарства», «Продукты», «Разное». Глория Ламарк ежедневно составляла для сына перечень телефонных звонков, которые следовало сделать, и писем, которые он должен был написать. Тут же лежала целая пачка счетов и всевозможных квитанций. На самом верху – счет от пресс службы «Дюррантс».

Томас сел в массивное резное кресло возле письменного стола и внезапно, глядя на тоненькую пачку писем с соболезнованиями, почувствовал невыносимую усталость. Он избегал глаз матери. Они были здесь повсюду, смотрели на него со всех фотографий. Обвиняли.

«Ты меня подвел, идиот. Ты и меня выставил полной идиоткой».

А ведь мама права. Томас знал это. Через десять минут бармены в палатке начнут ухмыляться, сообразив, что случилось. А за ними и официантки станут хихикать. Лучше ему теперь оставаться в этой комнате, пусть распорядитель похорон сам выходит из положения. Он внес свою лепту, показал, на что способен. А теперь они все могут катиться к черту.

Томас посмотрел на единственную сохранившуюся фотографию отца. Отца он почти не знал – тот ушел из семьи, когда Томасу было всего три года. Дитрих Бух в длинном плаще стоял возле пропеллера самолета (своего собственного самолета, как сказала ему когда то мать). Высокий мужчина, красивый, настоящий тевтонец. Жесткие волосы и суровое, неулыбчивое лицо. Томасу нравилась эта фотография. В отце чувствовались спокойствие и уверенность в себе – уж этот человек ни в какой ситуации не позволит выставить себя идиотом.

Ну что же, Томас был сыном своего отца.

Он снял трубку. Телефон у них был старомодный, с дисковым, а не кнопочным набором. Мать предпочитала такие аппараты: считала, что изящнее крутить диск, чем нажимать кнопки. Он набрал домашний номер Джоэла Харримана.

И услышал мгновенно узнаваемый голос пресс секретаря – скрипучий, противный голос школьного клоуна, который привык развлекать одноклассников:

– Томас! Привет, старина. Как дела?

Томас считал, что Джоэл Харриман потерял связь с реальностью еще два десятка лет назад. Толку от такого пресс секретаря не было, но мать упорно отказывалась его увольнять, и Томас знал почему: этот урод был завзятым льстецом. Харриман аккуратно зачесывал на плешь волосы, носил дизайнерские костюмы в спортивном стиле и кроссовки, посещал солярий. Он регулярно рассылал в газеты и на телевидение абсолютно бездарные, плохо напечатанные и плохо отксеренные пресс релизы.

Однако нужно отдать должное Джоэлу Харриману – информация о дне рождения Глории Ламарк все таки появлялась в СМИ, а изредка, когда по телевидению вновь показывали какой нибудь старый фильм с ее участием, этому типу даже удавалось организовать интервью на местном радио.

– Вы кому нибудь сообщили о смерти моей матери? Вы вообще хоть что нибудь сделали? – спросил Томас, с трудом подавляя гнев.

Тон Джоэла изменился:

– Эй, приятель, что случилось?

– Скажите мне, черт побери, что вы сделали?

– Мы разослали пресс релиз с тем текстом, который ты нам дал.

– Кому вы его разослали?

– Всем! И еще мы обзвонили тех, кому следовало сообщить об этом лично.