И вот теперь Аманда Кэпстик сидела в большой комнате с бирюзовыми стенами и плетеной мебелью и рассказывала все это своему психотерапевту. На паркетном полу здесь и там лежали небольшие афганские ковры, а на каминной полке стояла статуя Будды.

Ее психотерапевта звали Максина Бентам, и она являлась дальним потомком знаменитого философа Иеремии Бентама. Иеремия Бентам был страстным защитником человеческого права на счастье и верил, что люди должны быть свободны, а не ограничены всевозможными запретами, в том числе на законодательном уровне. Разделявшая убеждения предка Максина утверждала, что слишком многие наши современники существуют под гнетом вины, которая способна задушить их. Людей следует освободить от нежелательного багажа, который обременяет нашу жизнь, считала она.

Максина была крепко сбитой женщиной, не толстой, не грузной, а этакой умиротворенной пышечкой с добродушным лицом и светлыми, коротко подстриженными волосами и проницательными глазами. Сегодня она была одета как обычно, в сшитое на заказ черное мешковатое платье, доходившее ей до щиколоток. На ее коротких толстых пальцах красовались массивные перстни, а на шее висел здоровенный, размером с небольшую планету, кристалл кварца.

Аманда сидела в плетеном кресле, прихлебывала мятный, уже остывший чай. Приходя сюда, она всегда чувствовала прилив энергии. Психотерапевты обычно не высказывают свое мнение, если их об этом не просят, но Аманда сразу предупредила Максину, что хочет услышать ее суждение. Максина походила на мудрую тетушку, и Аманда в ее присутствии чувствовала себя в безопасности и очень комфортно. Хотела бы она и со своей матерью говорить так же, как с Максиной. Аманда всегда завидовала своей лучшей подруге Рокси, у которой установились с матерью такие доверительные отношения, словно они были ровесницами. Сама Аманда неплохо ладила с матерью, но они никогда не вели задушевные беседы, и теперь это уже вряд ли изменится.

Ее мать относилась к поколению шестидесятых – хиппи, «дети цветов», – она так и осталась в том времени, не научившись жить по взрослому. Аманде была гораздо ближе ее сестра Лара, хотя, признаться, она и считала жутким занудой ее мужа, банкира трудоголика. А троих их детей, племянника и двух племянниц, Аманда просто обожала.

Максина удобно уселась на полу, прислонившись спиной к дивану, и спокойно смотрела на пациентку: ждала продолжения.

– Брайан! – сказала Аманда. – Представляете, мне даже имя его теперь не нравится! Поверить не могу, что столько лет была любовницей человека, которого звали Брайан!

Максина улыбнулась:

– Очень интересно, Аманда. Вы не помните, давно ли вам разонравилось это имя?

– Да мне вообще все в нем не нравится!

– Ну, это вряд ли. Я все еще не уверена, что вы готовы с ним расстаться. Я думаю, вы добрались до вершины одного холма, и это здорово. Но теперь вам предстоит взять другую вершину, еще более высокую.

– Я уже там! – решительно сказала Аманда. – Это точно.

– Почему вы так думаете?

Аманда смотрела на тоненькие полоски серого дневного света, пробивающиеся сквозь жалюзи. Всего в нескольких кварталах отсюда была Портобелло роуд, и какой то водитель на улице – то ли легковушки, то ли грузового фургона – жал на кнопку гудка: звук получался уродливый, дребезжащий.

– Потому что… – сказала Аманда. В ожидании, когда он уже перестанет наконец гудеть, она съежилась на своем стуле, закинула ногу на ногу, потом опять села, как прежде. День стоял серый, душный. Даже в футболке и легких джинсах ей было слишком жарко в этой достаточно просторной комнате. Гудок смолк было, но тут же взревел снова. Аманда поняла, что это сигнализация. Потом, к счастью, звук прекратился. – Потому что я иду на свидание!

Пот струился с нее градом.