Леа прикоснулась ко лбу Реднора, потом послушала пульс. Жара у Кейна не было, сердце билось ровно, хотя и часто.

– Я не брежу, – обронил он, поняв смысл ее жестов. – Я даже съел бы что нибудь. Только подложи мне подушку под спину…

Вот это хорошо, ну просто замечательно! Леа стрелой полетела за холодным мясом и вином. Когда умирают, – есть не просят.

Она отставила в сторону опустевшую тарелку.

– Кейн, может, убрать подушку? Ты тогда ляжешь.

– Пока не надо. Мне больно двигаться, кроме того, так мне будет легче говорить с Филиппом.

Леа как то смущенно замолчала.

– Мне нужно кое что тебе сказать. – Это была странная фраза, она очень редко так говорила. Кейн тотчас открыл глаза. – Нельзя лежать в сапогах, – продолжила осторожно она. – Ой! Не смотри так мрачно! Я не прикоснусь к тебе даже пальцем, если ты не разрешишь! Если ты мне не доверяешь, я позову кого нибудь, только скажи.

Реднор отвернулся и молча уставился в окно. Жена права – рано или поздно ему придется снять сапоги, но при всем желании самому ему не справиться. При воспоминании о детстве его пробил мерзкий липкий холодный пот. В те годы старый Гонт вел себя как безумный. После смерти жены, потеряв от горя рассудок, он всю злобу вымещал на маленьком мальчике, беспрестанно внушая ему, что у него не нога, а копыто. Однажды доведенный до отчаяния Кейн сорвал ботинок с левой ноги и закричал, что у него никакое не копыто, а нога, человеческая нога, просто изуродованная!

– Ты видишь уродливую ногу, а я – копыто, – повернувшись спиной, злобно ответил ему Гонт. Он сразу пожалел об этих словах, потом даже пытался извиняться, но сын больше не доверял ему. С тех пор никогда и никому Реднор не показывал свою ногу. Прошло уже двадцать с лишним лет, а страх все еще жил в нем.

Филипп грустно смотрел на друга.

– Я еще никогда в жизни не видел такого идиота! Посмотри на себя!

– Если бы не ты, не лежать мне здесь, – покорно улыбнулся Реднор.

– Ты любишь убивать. Если бы не эта твоя страсть, ты бы здесь и вправду не лежал.

– Филипп, ты не прав, – серьезно ответил Кейн. – Клянусь тебе, я едва ли хотел кого нибудь убивать в этот раз. Я просто знал, что меня ждет, если я не сделаю этого.

– Это только подлило масла в огонь.

– Я обязан был помнить о жене. Я теряю силы, Филипп, потому буду краток. Филипп, насколько я помню, ты хотел появиться на королевском совете. Я не стал бы просить тебя. Я собирался туда поехать сам, но…

– Да ты сумасшедший, просто сумасшедший, – раздраженно перебил его Филипп. – Или нет, не сумасшедший, а слабоумный. Тебе не терпится помочь им доделать свое дельце? Чтобы ребра у тебя совсем наружу вылезли?

– О нет, но я не собираюсь умирать.

– Жаль, что я вовремя не убрался отсюда, – Филипп нетерпеливо махнул рукой. – Что ты мне хотел сказать?

– О Пемброке. Это все таки был заговор. Херефорд считает, что Пемброк не собирался его выдавать. Но только зачем тогда он уговаривал его перейти на другую сторону на турнире? И потом, он ведь чуть не отправил его на тот свет, подсыпав отравы в вино. Я думаю, ни Мод, ни Стефан не придали особого значения его выкрикам на турнире. Но, если они обвинят Херефорда, я даже не знаю, что делать… Надо как то спасать этого юнца.

– Как? – мрачно спросил Филипп. Кейн закусил губу и закрыл глаза.

– Кейн! Леди Реднор, ему плохо, – вскочил с кресла Филипп.

Леа тотчас подбежала, втайне надеясь, что можно будет выставить Филиппа и тогда Реднор отдохнет.

– Все в порядке. Леа, ступай к своему шитью.