Я отодвинула от себя пустую чашку:

— И я не только видела происходящее. Я участвовала в этом и даже помню вкус крови. Мне вдруг захотелось попробовать… — (Не стоит рассказывать Би о последнем эпизоде, когда мертвый олень вдруг превратился в Марти.) — Может, это никакое не пророчество, а просто мое больное подсознание проделывает трюки.

— Черт! Я думаю… У тебя, возможно, были проблемы… — Би расслабилась и улыбнулась, поверив в мою самодиагностику. — А что сейчас? Ты никогда и ничего мне об этом не рассказывала.

— Я молчала, так как не предполагала столкнуться с этим так быстро, — ответила я, пожимая плечами. — Я ничего не предпринимаю, только жду. Что еще остается? У меня могло быть больше видений, кратковременные энергетические приливы и иные комбинации признаков. Через несколько недель все закончится или превратится в новый талант. Возможно, я стану оборотнем, как все мои братья.

Я мысленно скрестила пальцы. Одна из моих теток описала этот опыт как игру, в которой многогранный кубик бросают на длинную узкую тропинку, и он скользит по ней, вращаясь и подпрыгивая. Каждая грань — проявление власти, а роль Судьбы исполняет Хозяин Подземелья. Грани сменяют друг друга, пока кубик не останавливается на краю поля. Последний выпавший номер становится пожизненным талантом.

— Симптомы?

— Ничего особенного. Правда! — сказала я. — Когда тетя Джейн проходила через это около двадцати лет назад, я почти ничего не заметила. Время от времени она впадала в состояние, напоминавшее транс, и предсказывала будущее. У нее проявились даже способности к телекинезу. Например, она заставляла карандаш подняться в воздух. И никаких последствий…

— А как сейчас?

— Она — целитель. Симптомы не всегда отражают наследственный талант. Почему, никто не знает.

Я засмеялась, чтобы разрядить обстановку:

— Не беспокойся, это не неизбежно.

Смелое допущение! Что можно противопоставить неизбежности? Разве что бессмертие… Неплохая замена, но иногда цена оказывается слишком высокой. Я боялась, что моя будет еще выше. Тридцать лет жизни в условиях господствующей человеческой цивилизации не научили меня обращаться с этим самостоятельно. Но придется, ведь ад не просит о помощи.

— Это все так напряжно, — сказала я. — Обычно Изменения вызывают тягу к общению в узком семейном кругу. Но я меньше всего хочу плакаться родственникам в жилетку.

Би приподняла искусно выщипанную бровь и посмотрела на меня с выражением, в котором сквозило: «Держись подальше!»

— У меня все будет отлично, — заверила я ее. — Они, очевидно, думают, что я гожусь только на роль сторожевого пса Марти.

Я замолчала, повернулась в своей кабинке и прислонилась к стене, не желая встречаться с Би взглядом. Было кое-что еще, о чем я не сказала, и надеялась, что подруга ничего не вспомнит. (Я уже рассказывала ей о семейном Наследии много лет назад, незадолго до того, как уехала в Англию после разрыва с Карлтоном.)

Би с трудом сглотнула слюну, посмотрела мне в глаза и все поняла. Неудивительно: она провела достаточно времени в доме моего отца, чтобы научиться замечать вещи, которые мы скрывали от посторонних. К двадцати годам она стала настоящим членом нашей семьи.

— И что с Наследием? Черт! Она помнит!

Только один человек из многих поколений унаследовал все наши генетические способности и Силу, а потому считался великим, могучим и всякое такое. Избранный, обладавший этим счастьем или… проклятием (нет, не Баффи — истребительница вампиров).