Подполз Серко к хозяину, положил морду Аверкию на колени.

— Что, Серко, пойдешь будущим летом с валкой? Вот, забил хвостом, значит, согласен. И мне веселей будет, все напоминать о доме будешь. Да голос подавать, чужого учуяв. А Ульку с собой не возьмем, она чужая жена станет… Так она, Серко, жизнь устроена, не для себя детей растим. Ну ладно, Серко, полезай в свою будку, а я к себе отправлюсь…

* * *

Византийские историки еще в седьмом веке писали о хазарах: «Племя хазар воинственное и торговое. Они кочуют в обширных степях и почти не строят городов. Но сила этого племени несметная. Хазарам платят дань народы, живущие от Хорезма до Херсонеса. И даже некоторые племена славян-русов признают их власть…»

Много лет византийские императоры перед лицом персидской и арабской опасности искали и находили поддержку у хазар.

Под напором мадьяр и печенегов, прорвавшихся в причерноморские степи, пошатнулась власть Хазарского каганата. Почуяв это, Византия захватила старые греческие города в Крыму. Из союзников Византии хазары стали ее врагами.

В борьбе с хазарами византийские императоры использовали печенегов и аланов. Борьба за причерноморские степи между кочевниками подорвала их обоюдную силу. А с тех пор как киевский князь Святослав прошел Хазарию и захватил Тмутаракань и Саркел, не стало у Хазарского каганата прежней силы…

Князь Мстислав не ради того, чтобы повторить поход на хазар своего деда, вздумал воевать с каганатом. Нет! До него дошли слухи, хазары замыслили вернуть Тмутаракань, посадить в ней своего наместника и собирать дань с тех торговых кораблей, какие причаливают в ее порту.

Сплавал Мстислав в Корчев, закупил у корчевских кузнецов оружие для ополченцев, поручив тысяцкому Роману собрать ополчение из горожан, разбить его по десяткам и сотням…

С паперти деревянной церквушки разнесся зычный голос глашатая:

— Люди тмутараканские, князь Мстислав на хазар собирается!

Взволновался народ, а глашатай знай свое:

— Ребята удалые, парни молодые, подсобите князю!

О том же кричали глашатаи на торгу, посаде и выселках. Давно не слышала Тмутаракань такого. Тревожно. Неспроста князь на хазар идет, если Мстислав меч обнажил, то, верно, хазарин на Русь собрался, Тмутаракань воевать…

— Не дадим, чтоб хазары верх взяли, — заговорили тмутараканцы. — Постоим за себя.

И шли толпами на княжий двор рыбаки и пахари, торговый и ремесленный люд. Шли с копьями и луками, топорами и шестоперами.

* * *

День близился к концу, и, когда после вечерней трапезы Владимир вышел во двор, сизое небо кучерявилось в облаках. Душно, и князь сказал стоявшему позади тиуну:

— Вели, Авдей, в опочивальной оконца открыть.

Проворные девки выставили круглые свинцовые рамы с италийскими цветными стекольцами, а Владимир уже другое указание дает боярину:

— Пошли кого-нибудь в Предславино, пусть Борис ворочается. Итак неделю сидит там… Скорей бы женить его.

— Да уж пора бы, — согласился боярин. — Росинка станет женой доброй. Я в его годы ни одну холопку не пропускал.

Владимиру ли возразить тиуну, сам был таким, сколь наложниц от него понесло…

— Чегой-то владыка идет? — спросил Владимир, увидев, как, выйдя из митрополичьих покоев, Иоанн, опираясь на высокий посох, направился к нему.

На митрополите черного шелка ряса, монашеский клобук. Он шагал медленно, худой, высокий.

— В такую-то пору? Чать, неделю отлежал. Я, грешник, думал, владыке конец настал, ан Бог миловал. Пойди, Авдей, помоги, вишь, без чернеца идет.