– Там кто-то молится, что ли? – предположила моя благочестивая Нюня.

– Или кого-то соблазняет! – ухмыльнулась Тяпа, оценив страсть, звучащую в иноязычной речи.

Бормотали и шептали не по-русски, иначе я не затруднилась бы с пониманием смысла жарких слов. На всякий случай я предупреждающе покашляла. Помешать молитве было не страшно, но застукать кого-то в пикантной ситуации не хотелось. Вдруг это мои подопечные интуристы развлекаются, а я испорчу им простое человеческое счастье? Сема Кочерыжкин мне голову оторвет.

Однако в холле, слабо освещенном ночником в виде настольного ядерного грибочка, сидел один Тверской-Хацумото. Кожистые листья фикуса затеняли его физиономию, так что я не сразу увидела, что глаза у Гаврика закрыты. Он то ли спал, то ли медитировал. Вообразив, что источником шепота и бормотания был Тверской-Хацумото, я обрадовалась. Мне очень хотелось, чтобы переводчик поскорее очнулся и приступил к исполнению своих прямых обязанностей. Конечно, в экстремальной ситуации и в ходе последующей интернациональной пьянки мы с моими подопечными кое-как объяснялись, но я предвидела, что на трезвую голову с взаимопониманием возникнут проблемы. Я ни бе ни ме по-японски, а проклятые самураи не знают не только русского, но даже английского! На языке Пушкина и Лермонтова с подачи общительного Ларика они успели выучить только выразительный глагол «тяпнем». Было мало надежды на то, что это сильно облегчит международные контакты за рамками питейной церемонии.

– Гаврила, ты тут как? – я потрясла переводчика за плечо.

Гавриле было никак, и он дал мне это понять с минимумом энергозатрат, просто проигнорировав вопрос, который я с разными вариациями повторила трижды. Признаться, меня это здорово разозлило, так что я не удержалась и сильно потрясла переводчика за шиворот. На это он то ли по-японски, то ли на русском матерном сквозь сжатые зубы проскрежетал что-то вроде: «Ничегоси нахренаси!» Примороженный голос Гаврилы напоминал скрип обледеневшего дерева и ничуть не походил на тот торопливый жаркий шепот, который я слышала, спускаясь по ступенькам.

– Кто же тут был? – отцепившись от Гаврилы, я огляделась, но не увидела никаких следов чужого присутствия.

– Кто сказал «мяу»? – с готовностью включилась в игру неисправимо жизнерадостная Тяпа.

Так и не найдя ответа на этот вопрос, я отодвинула засов на двери и вышла во внутренний дворик. Дверь под напором ветра захлопнулась слишком сильно, и с шиферного козырька над крыльцом мне на плечи обрушился ком снега.

– Завтра я первым пойду! – пробормотала за меня Тяпа, кстати вспомнив рекламу про полярников – фанатичных любителей растворимого кофе.

Дворик был не особенно велик, но сортир пришлось поискать, потому что все постройки изрядно засыпало снегом. Блуждая по колено в сугробах в поисках нужного мне сооружения, я продавила ногой клеенку на огородном парнике, опрокинула козлы с громоздящимися на них обрезками фанеры, ушибла колено о водоразборную колонку, сунулась в собачью будку (к счастью, она пустовала) и уронила на себя вязанку тяпок и лопат, коварно притаившихся за дверью сарая.

– Блин! Форт «Баярд» какой-то! – возмутилась Тяпа, которую почему-то заклинило на аналогиях с популярными телевизионными продуктами.

Прихрамывая и потирая лоб, на котором неожиданная встреча с древком совковой лопаты оставила ощутимый след, я отыскала будку сортира в углу двора под раскидистым деревом и воспользовалась так называемыми удобствами.