– Айне майне кляйне швайне вдоль по штрассе побежал! – с чувством продекламировал Кочерыжкин на корявом немецком.

– Поросенок сбежал по дороге? – перевела я.

– Уи! – полиглот согласно всхрюкнул по-французски и отключился.

Я спрятала телефон и посмотрела на японца, огорчительно приверженного исключительно языку предков.

– Тяпнем! – от нечего делать вновь предложила я, надеясь, что второй дринк хоть немного уменьшит брешь в языковом барьере.

Мы снова тяпнули, и я выучила еще одно японское слово. Им стало имя моего нового друга: Чихара. Он, в свою очередь, тоже начал называть меня по имени, очень красиво и уважительно: Таня-сан. К сожалению, животрепещущую кабанью тему это никак не прояснило, а бутылка с волшебным элексиром, заметно усиливающим лингвистические способности, уже опустела.

– Вот свинство! – в сердцах воскликнула моя Тяпа.

Шоу продолжалось. Хмельной японец выразительными жестами показывал, как он берет на руки вожделенного кабанчика и любовно прижимает его к сердцу. Раскосые глаза-рыбки наполнились слезами. Видно было, что Чихара– сан неподдельно страдает в разлуке со своим дорогим кабаном и жаждет воссоединиться с ним как можно скорее. Я вспомнила строгий наказ Кочерыжкина под угрозой увольнения без выходного пособия обеспечить подшефным японцам непреходящее состояние довольства и счастья и внутренне мобилизовалась.

– Если японцу нужен кабан – надо дать ему кабана, и все дела! – по-военному кратко и решительно высказалась моя Тяпа. – Даже если в идеале речь идет о какой-то конкретной кабаньей личности, думаю, на худой конец сойдет первый попавшийся самец копытного с пятаком. Так сказать, любое лицо свинячьей национальности. Не будет же Чихара разговаривать с ним по-японски?

Я сердобольно погладила хнычущего Чихару по костлявому плечику и экспромтом исполнила оригинальный мимический этюд «Возвращение блудного кабана»: встала на цыпочки, приставила к глазам ладонь, поозиралась по сторонам, высмотрела на местности прячущегося хряка, схватила его и торжественно вручила Чихаре. Символическую роль кабана в этой талантливой миниатюре убедительно исполнили мои ключи на колечке с брелоком из тисненой свиной кожи. Нежно погладив этот маленький фрагмент коричневой кабаньей шкуры, японец частыми кивками дал понять, что всецело одобряет и приветствует мои намерения. Убедившись в этом, я отняла у него ключи и пошла к себе в номер. Для организации грядущей охоты на кабана имело смысл заручиться помощью сильного мужчины.

То есть я хотела уйти, уже шагнула в коридор, но оглянулась на Чихару и поняла, что должна вернуться.

Мой японский друг стоял посреди холла, раскачиваясь, как березка на ветру. Он трепетно взмахивал ручками-веточками и шелестел тихим смехом, уважительных причин для которого я не видела. После двух стопок коньяка беднягу японца развезло так, как уважающий себя русский мужик окосел бы от пары бутылок. Это отчасти льстило национальной гордости великороссов, однако я все-таки почувствовала себя виноватой. Надо же, споила доверчивого иноземца! А ведь знала, что эскимосы, например, очень легко поддаются воздействию алкоголя, у них организмы какие-то особенные, с другой химией, нежели у нас.

– Точно, – мрачно поддакнула моя Тяпа. – На среднестатистического эскимоса этот парень похож гораздо больше, чем на рядового русского богатыря!

– Чихара, друг мой! Обопритесь на меня! – я вернулась к японцу, чтобы подставить бедняге свое плечо, но вынуждена была оказать ему более существенную помощь.

– Таня-сан! – растроганно скрипнул Чихара и подкопанным столбиком повалился в мои объятия.