Я знаю этого стремного йитла, скользкий тип… И ты правильно сделала, что не назвалась нашим. Конечно, стучать на своих – это западло, за такое мигом на перо поставят… Но ты все‑таки не из нашего города, да и по сословию не наша, а штука есть штука. К тому же выдавшему опасного преступника дают амнистию за собственные дела… Ну да ладно. Что делать думаешь?
– Выбираться из города, конечно.
– Это верно, но, если сейчас подымется большой шухер, придется какое‑то время переждать.
– Ну правильно, сначала нужно вытащить Йарре!
– Это еще кто?
– Мой тйорл.
– Брось, подруга, что в полицию попало, то пропало. Нового купишь, у тебя ж, я вижу, кошель не пустой.
– Йарре – это не просто тйорл! Это мой друг!
– Ха, ну вообще‑то ты права, конечно, в этом гадском мире только тйорлу и можно доверять… Ладно, есть у меня знакомый тйорлокрад, попробую его подбить на это дело, хотя не обещаю. И, конечно, тебе придется заплатить ему за работу. Но вывести вас обоих из города… хм. Сложно, подруга. Куда сложнее, чем тебя одну.
– Шайна, ну придумай что‑нибудь… – Я вдруг поймала себя на том, что готова ее умолять. И куда только делось мое «достоинство сословия»?
– А потом куда думаешь податься? – спросила она.
– В Лланкеру.
– Чего?! Подруга, ты с крыши упала?
– Было дело, – усмехнулась я.
– Оно и видно! Лезть в самое змеиное гнездо, когда на тебя идет облава!
– Но мне очень нужно туда попасть! Я хочу встретиться с пришельцами.
– Час от часу не легче! Вся провинция в страхе трясется, а ты сама на рожон прешь! Эти‑то тебе зачем сдались?
– Чтобы… Слушай, Шайна, неужели тебе самой не интересно? Ведь пришельцы со звезд!
– Интересно… – пробурчала она. – Северным туземцам, может, тоже было интересно, когда первые корабли приплыли. А их в цепи и на плантации…
– Пока что пришельцы никому зла не сделали.
– Во‑первых, может, мы просто об этом еще не знаем, а во‑вторых, те моряки тоже сначала вождей задабривали да стекляшки на серебро меняли.
– Нельзя же во всем видеть одно плохое!
– Ох, подруга, пожила бы ты с мое…
– Ты всего лет на пять меня старше, – уязвленно ответила я.
– Да, но ты небось не в трущобах родилась… Слово за слово, она рассказала мне о своей жизни, а я ей о своей, утаив, впрочем, профессию отчима, а также самые неприятные воспоминания и самые заветные мечты. Не знаю, как много утаила Шайна, но, уж наверное, рассказала не все, потому что иногда она замолкала, мрачнея лицом, и досадливо махала рукой. Однако и рассказанного хватило для того, чтобы мои школьные проблемы показались мне мелкой неприятностью. Я росла в прекрасном доме, среди мудрых книг, окруженная заботой и вниманием; Шайне с первых же лет жизни приходилось терпеть голод, брань и побои вечно пьяной матери (отца не было), а также издевательства старших детей, которые, получив свою порцию зуботычин от взрослых, были рады сорвать злость на ком‑то еще более беззащитном, чем они сами. Чтобы добыть хоть какую‑то еду, ей приходилось рыться в отбросах и попрошайничать; зимой мать нередко выгоняла ее на улицу босиком, и не потому даже, что нельзя было раздобыть хоть самые плохонькие башмачки, а просто рассчитывая, что так Шайне подадут больше.
С девяти лет она начала воровать, чтобы подняться на более высокую ступень трущобной иерархии; несколько раз ее ловили, били до полусмерти, но, так как она была еще слишком мала для тюрьмы, отпускали. Период с 12 до 13 лет она назвала самым счастливым временем своего детства: она как раз отлеживалась после очередных побоев, когда в их доме поселился спившийся мелкий чиновник в отставке – ему платили пенсию, и по трущобным меркам он был аристократом. |