— Бумаги нет… — через некоторое время сказал он, вздохнув.

— Почему бы не воспользоваться стеной? — глаза Каппена Варры блеснули вызовом. Он указал на облупившуюся штукатурку, испещренную вырезанными инициалами и нацарапанными непристойностями. — Картина здесь совсем не помешает — уверен, Беспалый не будет возражать.

Кивнув, Лало заморгал, стараясь прогнать пелену перед глазами. Никогда раньше спиртное не оказывало на него такого воздействия — сейчас он словно смотрел сквозь мутную воду причала на морское дно, усеянное всевозможным хламом.

Лало с трудом на коленях подполз к стене. Каппен Варра начинал смотреть на него с любопытством, а в выражении лица Ведемира красноречиво чувствовалось смущение. Я ему покажу, подумал Лало, затем повернулся к стене, выколачивая сюжет из своего воображения. Отблески светильника мерцали на неровностях и трещинах грубой штукатурки, вырисовывая длинный изгиб здесь, тень там, почти как…

Да, вот что он им изобразит — единорога! В конце концов, он нарисовал одного для вывески. Лало ощутил, как знакомая сосредоточенность сужает поле его зрения, и поднял руку; казалось, он у себя дома, в студии, рисует набросок для фрески, как уже неоднократно делал прежде.

Лало поручил управление рукой второй половине мозга — той его скрытой части, которая воспринимала мир в соотношении света и тени, линий, фактуры и формы, записывая увиденное.

И по мере того как рука его двигалась, обостренные чувства старались запечатлеть в рисунке душу изображенного предмета.

Но какого единорога? Разумеется, Распутного — душу «Распутного Единорога».

Рука Лало дернулась и остановилась. Художник поежился от непрошеного знания, навалившегося на него. Вот на этом самом месте не так давно умер человек — его кровь хлестала через рану умело вонзенного ножа. Человек бился в мучениях, и кровь брызнула на стену — а он-то думал, что это всего лишь пятно сажи.

Помимо воли уголь скользнул вокруг пятна, делая его более темной частью тени.

Другие чувства обрушились на него: черный, пронзительный страх людей, застигнутых врасплох рейдом бейсибцев, водоворот смятения, резонирующий с именем ведьмы Роксаны. Но присутствовала и доля юмора — несомненно, здесь бывали и веселые времена, достаточно часто, чтобы склонить голову единорога набок, придав его глазам сардонический блеск. Правда, это было так давно.., и…

Все быстрее и быстрее двигалась рука художника, покрывая стену замысловатым узором линий, налезающих одна на другую.

Вот лицо женщины, изнасилованной до смерти в комнате на верхнем этаже, а вот отчаяние человека, у которого украли последние медяки — они могли бы спасти его семью. С неистовой скоростью уголь выводил контуры ненависти, голода, отчаяния…

Лало смутно чувствовал людей, стоящих у него за спиной:

Каппена и Ведемира, соседей с ближайших столиков и тех, что пришли из другого конца зала. Даже Заложник Теней изумленно заглядывал через плечо.

— Это Лало-живописец — знаете, тот забавный художник, который расписал дворец, — произнес чей-то голос.

— Неужто Беспалый нанял его украсить стены?

— Черта с два, — ответил первый голос, — а что он рисует?

Похоже, какой-то зверь.

Лало едва слышал все это. Он уже не замечал больше, кто покинул таверну, а кто, наоборот, вошел в нее. В одно из мгновений он почувствовал, что его тянут за руку, и боковым зрением увидел бледное лицо Ведемира.

— Папа, все в порядке.