Он потянулся за своей кружкой.

Каппен Варра взглянул на Ведемира:

— О чем он говорит?

Юноша покачал головой:

— Не знаю. Мать говорила, чтобы он перестал пить, а потом они поссорились, он понес какую-то ерунду и сбежал из дома.

Я решил, что мне лучше пойти за ним и проследить…

Парень смущенно пожал плечами.

Оторвав взгляд от кружащегося гипнотизирующего отражения в кружке, Лало с горечью пристально посмотрел на сына.

— И проследить, чтобы старик не утопился? Так я и подумал.

Но вы не правы оба, если считаете, что это пьяное бахвальство.

Даже твоя мать не знает…

Лало умолк. Он пришел сюда, полный решимости доказать свое могущество, но вино оглушило его волю. Какое это имеет значение? Да и вообще, имеет ли хоть что-нибудь теперь значение?

Его блуждающий взор остановился на фигуре, сгустившейся, казалось, из тени у двери, — худой, с черными бровями, в черном плаще, скрывающем другую одежду. Узнав лицо, которое он видел у Шальпы за столом богов, Лало подумал: «Это Ганс, еще один из тех, с кем поиграли боги. Посмотрите только на его кислую мину. Ну что хорошего сделали для нас боги? К черту их всех!»

— Слушай, папа, — сказал Ведемир, — я начинаю уставать от всех этих намеков и отговорок. Или объясни, о чем речь, или заткнись.

Уязвленный, Лало выпрямился и постарался сфокусировать зрение, чтобы посмотреть сыну в глаза.

— Тогда я был болен… — он попытался остановиться, но слова хлынули неудержимым потоком, словно вода через размытую плотину. — Я был за столом вместе с богами. И теперь могу вдыхать жизнь в нарисованное мною.

Ведемир изумленно уставился на него, а Каппен Варра лишь покачал головой.

— Вино, — сказал он. — Определенно, вино. На этот раз слишком…

Лало вернул им их взгляды:

— Вы не верите мне. А как тебе понравится, Каппен Варра, если я сотворю сиккинтайра или тролля, такого, с какими воюют на севере?

Он помотал головой, стараясь избавиться от давящей на глаза боли.

Это нечестно — он не должен чувствовать себя так плохо. Он ожидал, что алкоголь убьет боль, и хотя его обычное зрение затуманилось, правду, скрытую завесой человеческих лиц, он видел отчетливо как никогда. Этот парень в дальнем конце зала — он убил своих людей и снова поступит так же… Вздрогнув, Лало отвернулся.

— Папа, черт возьми, прекрати! — сердито произнес Ведемир. — Ты говоришь, как безумный, — что я должен чувствовать, как ты думаешь?

— Какое мне до этого дело? — пробормотал Лало. — Если бы не вы все, я уже давно был бы волен покинуть этот убогий городишко. Я говорю правду, и мне насрать, верите вы мне или нет.

— Тогда докажи! — поднял голос Ведемир, и на какой-то миг соседи-пьяницы обернулись на них. Каппен Варра почувствовал себя неловко, но юноша схватил его за руку. — Нет, не уходите!

Вы один из его давних друзей. Помогите мне доказать ему, что он несет вздор, пока папа еще сохранил последние остатки разума!

— Ну, ладно, — медленно произнес менестрель. — Ладно, у тебя есть чем рисовать?

Художник посмотрел на него и прочел в лице музыканта слабость и экстравагантную браваду, продажность и упрямую прямоту, которую не смог уничтожить даже Санктуарий, циничное признание женской чувственности и преданность идеалу красоты, который Каппен никак не мог найти. Как и Лало, Варра был творцом, жаждавшим баллад и песен, что будут веками жить в сердцах людских. Что он подумает об этом? Желание поразить своего старого друга и заставить щенка-сына подавиться своими словами было невыносимо.