В конце концов все расселись. Эбби оказалась между Сидом и мной и получила от Джерри фишки на десять долларов. Мы объяснили ей наши правила, Лео раздал карты, и вскоре Эбби взяла неплохой банк на дамах против троек. Добро пожаловать в наш клуб!

Спустя две раздачи была ее очередь.

— Моя любимая игра — штуд,— сказала она.

Дуг, который хотел понравиться такой красивой девушке, но еще не решил, как это лучше сделать посреди покера, спросил:

— Пятью картами или семью?

— Пятью,— ответила она.— Естественно.

В полном молчании она с небрежной ловкостью профессионала перетасовала колоду, затем подала ее Сиду, чтобы тот снял, и стала расстреливать карты, как Джон Скарн. Мой туз в открытых смотрелся неплохо, но дело решила десятка, которая была в паре с четвертой картой, и я загреб банк — небольшой, но все равно это было приятно. Потом настала моя очередь, и я просто не смог раздать ни на что, кроме пятикарточного штуда.

После заявления Эбби все остальные тоже не могли переключиться на что-либо другое, так что еще целый час или около того мы играли исключительно в штуд пятью картами. Эбби делала успехи, играя довольно осторожно и постоянно понемногу выигрывая. Моя удача слегка застопорилась, но нельзя сказать, чтобы совсем отвернулась. Лео, похоже, оставался при своих, а Джерри проигрывал все отчаяннее и отчаяннее. Он напоминал мне центрифугу, раскручивающуюся все быстрее и разбрасывающую деньги во все стороны. Но больше всего удивили меня Фред и Сид. Фред вдруг собрался и оказался четким, осмотрительным, блестящим игроком, безошибочно распознающим блефы, проницательным, как налоговое управление, и вообще выглядел совсем другим человеком. Сид, напротив, совершенно сломался. Все расчеты, казалось, вылетели из его головы, и он сделался таким рассеянным, как будто был в противофазе со всеми нами и играл, отставая от нас на пять раздач. Эбби сидела у его левого локтя, и с этой близостью он, по-видимому, справиться не мог. Узнать, что гангстеру тоже не чуждо ничто человеческое, было для меня большим облегчением. Если бы он сидел рядом со мной, пожалуй, я даже осмелился бы шепнуть ему магическое имя, хотя, если подумать, гангстер, впавший в рассеянность, едва ли становится от этого менее опасным.

Уже ближе к одиннадцати, как раз, когда Эбби снова собиралась сдавать, Дуг спросил ее, кем она работает в Лас-Вегасе: танцует или еще что. Эбби ответила:

— Я — банкомет в «двадцать одно».

И начала сдавать карты на штуд.

Сногсшибательно. Какое там! Никто даже не взглянул на свои карты — все тут же уставились на Эбби.

Вопрос, который вертелся у всех нас на языке, задал Дуг. Отставив сигару, он спросил:

— А ты случайно не шулер?

— У нас в Вегасе все законно,— спокойно сказала она.— Заведение зарабатывает деньги за счет процента с выигрышей.

— Ага,— сказал Дуг и указал сигарой на колоду в ее руке.— Но ты все-таки умеешь жульничать при сдаче?

Эбби оглядела всех нас и неохотно кивнула.

— Кое-что я умею,— призналась она.— Я не собираюсь ничего такого делать, но я это умею.

— Например? — спросил Дуг.

Она пожала плечами.

— Могу сдавать через одну. Или снизу. Знаю, как лучше разместить колоду на столе. Ну и так далее.

— Покажи нам какие-нибудь штучки,— попросил

Дуг.

Он подвинул к ней свои карты.

— Покажи, как это делается.

— А как же игра? — спросила она.

— К черту игру,— ответил он, и все согласились.

Мы все подвинули свои карты к Эбби. Она пожала плечами, собрала колоду и начала показывать нам всякие штуки.

Восхитительно! В течение получаса она демонстрировала свои фокусы, и наблюдать за ней оказалось одно удовольствие.