Садиться ни один из нас не стал. Да и болтовня как-то не заладилась. Видно, до моего прихода он читал газету — скрученная в трубку, она была зажата у него в массивном кулаке. Болеет он или нет — раздражать его попусту я сейчас не хотел.

Кейси упоминала, что он — банкир, но представить этого типа сгорбившимся за письменным столом и подбивающим циферки было непросто. Если б не дурной тон кожи, я бы заподозрил в нем кого-то из сферы физического труда на открытом воздухе. Интересно, где он так подкачал плечи? Осмотревшись немного, я заметил на стене над бюро большое фото в рамке — и все понял.

Перехватив мой взгляд, он улыбнулся.

— Йельский клуб рестлинга, тысяча девятьсот тридцать восьмой год. Вон в том ряду крайний слева — я. Двенадцать побед, всего два поражения.

— Ого, круто.

Вздохнув, он сел в большое мягкое кресло у камина. В его ровном баритоне не было энтузиазма — он звучал глухо, мертво. Да и взгляд у него был потухший — как если бы из глаз Кейси вытянули всякую оживленность и отняли бы даже ту чуть волнующую непонятную глубину, каковую я находил такой привлекательной. Его глаза напоминали стеклянные протезы. Возможно, он взаправду очень серьезно болеет, если вовсе не при смерти был.

— Где работаешь? — вяло спросил он. Что ж, разговора не избежать.

— На лесопилке, с деревяшками вожусь.

Последовал отстраненный кивок. Повисла пауза. Он уставился в пустоту прямо перед собой.

— На жизнь хватает? — разродился он наконец вторым вопросом.

— С напрягом, но в здешних краях выбора особо нет. На плаву меня срубает морская болезнь.

— Сам море не люблю. — Он хохотнул. Но без веселости. Смех был таким же безжизненным, как и все прочее в нем.

— А у вас дом красивый. — Как и говорил, собеседник из меня отпадный.

Еще кивок. Казалось, для этого человека я вроде соринки на ковре. Я просто не заботил его, вот и все — может, это даже к добру. Казалось, держать в уме сам факт моего пребывания здесь требовало от него некоторых душевных усилий.

С лестницы послышались шаги. Взгляд загадочного родителя Кейси худо-бедно прояснился, сфокусировался на мне: ого, этот парень все еще здесь.

— Будьте осторожны с моей дочуркой, мистер Томас.

— Э… хорошо, сэр.

Шаги приближались. Он снова отвернулся, и на этот раз я проследил, куда его внимание то и дело сносит. На другом конце комнаты стоял маленький столик с вазой для цветов, пепельницей и парой фотографий в золоченых рамках на нем. На одной — Кейси несколько лет назад; надо думать, со школьного выпускного. На другой, студийного качества — кареглазый малыш лет шести-семи, улыбающийся на тот забавный детский манер, когда губы плотно сжаты и зубов не видать.

О том, что у нее есть брат, Кейси ни разу не обмолвилась.

Я глянул на мистера Уайта. Он напряженно разглядывал снимки, на лбу у него — высоком, бледном, с парой глубоких морщин — проступила испарина. Было непонятно, на Кейси он больше смотрит или на парнишку.

— Готов?

Она спрыгнула с последней ступеньки — наряженная в обтягивающий топ, будто нарисованный прямо на коже чьей-то уверенной рукой, чуть запыхавшаяся, пахнущая чистотой и гелем для душа.

— Да, пойдем, — откликнулся я.

Она подскочила к отцу и чмокнула его в щеку.

— Пока, пап.

Ему удалось выдавить слабую улыбку. Особых родственных чувств между отцом и дочерью что-то не наблюдалось.

— Ты допоздна?

— Не знаю, может быть. Если да — пожелай за меня маме спокойной ночи.

— Хорошо.

Он поднялся — бездумно, но с некоторым усилием.