— И иди!

Стивен присвоил ее фонарик, пока Кейси копалась в сумке, так что я отдал ей свой. Она бросила на меня ироничный взгляд, приняла мою подачку, осторожно спустилась по лестнице. На полпути вниз она обернулась. Мы втроем стояли там, как пассажиры, ожидающие поезда: я — у дверного косяка, сутулый, выпятивший подбородок, Ким — за мной, скрестив руки на груди, Стив — еще поодаль, задравши голову куда-то к потолку и нетерпеливо переминаясь с пятки на носок. Зрелище не иначе как забавное. Представив себе вид с того места, где Кейси стояла, мы и сами расхохотались.

— М-да, ребятушки, — протянула она снизу.

Я повернулся к Кимберли, игнорируя ее:

— Ты что-нибудь слышала?

— Не-а.

— Мы ведь уже решили — там, внизу, ничего, кроме пауков, — сказал Стив.

— Значит, я, должно быть, слышал пауков.

— Больших и нажористых, — кивнул он.

— Я даю вам пять секунд, — сказала Кейси, — всем троим, а потом я начинаю кричать.

— Уже иду, мамуль, — сказала Ким. — Только не кричи.

— Заорешь — пауков разбудишь, — предостерег Стив с кривой ухмылкой.

Мы заступили на лестницу. Кейси светила мне снизу, чтобы я ненароком на нее не свалился. Внезапно, когда на лестнице оказались четыре пары ног разом, во все стороны разнесся шум. Забавно, как помогает звуковой фон, когда ты немного напуган. Мы огляделись по сторонам.

— Отвратительно, — констатировал Стив.

Когда-то, судя по всему, тут была мастерская. За бойлером у дальней левой стены стоял протяженный широкий деревянный стол, покрытый пылью и грязью, местами покоробленный и прогнивший, заваленный кусками сломавшихся полок, что висели над ним. Рассыпались коробки с гвоздями, разбились банки, в которых, вероятно, давным-давно был ссыпан мебельный крепеж. Из столешницы торчал, воткнутый рядом с рубанком, ржавый напильник. Из паутины здесь были сотканы целые занавески. Я задался вопросом, спускался ли сюда доктор хоть раз.

В воздухе подвала разлилась странная густая вонь. Я предположил, что так могут вонять плесень и грибок, часть которых расползалась от жирной, почти что жидкой с виду кучи тряпья в дальнем правом углу, а часть — от груд древесных стружек, окружавших рабочий стол подобно серо-желтым муравейникам.

Иные груды достигали почти трех футов в высоту.

Еще я чувствовал знакомые запахи краски или лака, вот только не понимал поначалу, откуда они идут. Затем Ким занесла свой фонарик над столом, и я увидел перевернутые жбаны и банки, чье разлитое содержимое, встав дыбом и окаменев, стало напоминать какой-то сумасшедший барельеф.

Был и еще один запах, но я не мог понять, какой именно.

— Я так понимаю, о правилах ведения домашнего хозяйства тут не слышали, — произнесла Ким.

— Правила? Какие правила? — Я хмыкнул.

В той части дома, что была ближе к морю, дела обстояли еще печальнее. Там нас ждал самый настоящий неупорядоченный музей минувших поколений. На глаза первыми попались большие напольные часы с развороченным циферблатом, по которому будто кто-то саданул кувалдой. Сразу за ними валялась старая лохань из жести — достаточно большая, чтобы в ней можно было мыться. Ее днище проела ржавчина. Дальше — целые горы фермерского инструмента; я предположил, что не так уж много было потеряно, когда сгорел сарай. Сюда явно перекочевало почти все: небольшой плуг со сломанной ручкой, мотыги, грабли, пара вил с погнутыми и обломанными зубьями. В углу эта гора вещей едва ли не упиралась в потолок — там тебе и лопаты, и тертые сбруи, и подковы, и ведра, полные гвоздей, ключей и еще черт знает чего, и щетки, и тележные колеса, и топоры… черт возьми, куда проще сказать, чего там не было.