А все так хорошо начиналось. Мы без труда перебрались через ограду парка и достали все, что стащили из дома: сухари, тунца и кукурузу в банках. А потом легли на траву и стали смотреть на звезды. Был август, так что, когда совсем стемнело, зрелище просто пригвоздило нас к месту. Я вспомнила звезды, приклеенные к потолку в моей комнате, и загадала желание – суметь пережить детство. Мне хотелось плакать одновременно от грусти и от красоты, и в тот момент, когда я уже решила, что ничего не получится, увидела падающую звезду. Потом вторую, за ней третью.

Пошел звездный дождь, и в какое-то мгновение я подумала, что все возможно.

Наши с Максимом мысли будто шли одним путем, и он сказал:

– Как ты думаешь, какая из звезд твоя счастливая?

Я посмотрела на ту, что сияла ярче всех, на Полярную звезду. Потом отвела взгляд вправо и выбрала ту, что рядом, на которую никто никогда не смотрит, и сказала:

– Готово. Я выбрала. А ты?

– Я тоже.

Когда мы проснулись, уже потихоньку светало, и мы пошли домой. Нам не понадобилось много времени, чтобы понять: что-то не так. Перед домом была припаркована полицейская машина, синяя мигалка беззвучно крутилась, освещая поочередно фасады нашего и соседних домов. Тетя Максима стояла у двери в подъезд – прямая, как кол, скрестив руки на бледно-розовом пеньюаре, – и разговаривала с каким-то мужчиной. Казалось, она улыбается. Только улыбка была перевернутая. Максим посмотрел на меня, и в его глазах я увидела трагедию: он упустил свой единственный шанс. Единственное окошко свободы. Он пробыл здесь всего сорок восемь часов. Сорок восемь часов – это не каникулы. Это срок временного ареста. И все из-за глупой идеи провести ночь в парке. Из-за этой кассеты, которую он записал. Из-за Билли Притти.

* * *

Я беру рюкзак и выхожу из квартиры. На автобусной остановке ждут три человека. Это хорошо, проще будет пробраться внутрь незамеченной. Учитывая, что денег на билет у меня нет.

Подъезжает автобус, я помогаю старушке поднять сумки, прохожу мимо шофера с занятыми руками, громко дышу, дескать, мне тяжело и вообще дел по горло, я ломаю комедию, как сказал бы Марсель. Думаю, все всё понимают, но мне ничего не говорят. Пропускают девочку, которая не заплатила за билет. Я занимаю место у окна поближе к выходу и сижу как мышка. Надо проехать семь остановок до той, что носит название «торгового центра», большого строения из листов железа, которое будто выросло из бетона. Внутри чего только нет. Книги, игры, телевизоры, конфеты, куча всего, чего никогда не бывает у нас дома, в наших шкафах. Иногда на ночь, чтобы уснуть, я представляю себе, что меня забыли внутри.

Автобус останавливается с длинным вздохом, чуть накренившись, чтобы высадить меня на обочине.

В магазине меня встречает голос с интонациями ярмарочного зазывалы, предлагающий вторую упаковку стирального порошка за полцены. В конце каждой фразы он будто пытается отогреть дыханием стекло, но я не обращаю на это внимания. Мои мысли только об одном. Я иду к музыкальному отделу, туда, где десятки и десятки полок с дисками, расставленными в алфавитном порядке. Я сразу замечаю плееры с поролоновыми наушниками, которые закрывают уши как два вантуза и в одно мгновение переносят тебя на другую планету.

Я окликаю продавца, расставляющего диски.

– Добрый день, я ищу диск Билли Притти.

– Билли как ты сказала?

Я повторяю:

– Билли Притти.