— Ваши вещи. — Полицейский с той стороны стекла просунул под разделителем бумажник, ремень и целый набор прочих вещей, при желании рассматриваемых в иных юрисдикциях как очень непростое специальное снаряжение.

— Остальные где? — мужчина лет сорока первым делом взялся за пластик служебного удостоверения Министерства Обороны.

… Томимацу Такааки… подполковник… команда #…

— зачем-то перечитав, крепыш бесшумно пошевелил губами, прикрыл веки и на секунду коснулся ламинированным прямоугольником лба под удивлёнными взглядами дежурной части (или как там оно у смежников называется).

— Претензий нет? — младший инспектор, явно заменивший на время на тумбочке коллегу званием пониже, спокойно смотрел на задержанного, которого выпускал с чистой совестью — бумаги насчёт подполковника пришли правильные.

Причём это были именно бумаги, не электронные заметки в Едином Реестре. Чья под ними стояла подпись, лучше не думать, поскольку к автографу прилагался титул и специальная индивидуальная печать как раз для таких случаев.

Бумаги, строго говоря, являлись просьбой, к исполнению необязательной, но следом за этим конвертом в досудебное содержание прибыл посыльный из Генеральной Прокуратуры — уже с легитимным распоряжением.

— Где мои люди? — армеец в штатском проигнорировал вопрос человека в форме другого ведомства.

— Спросите у начальства, вопрос за рамками моей компетенции, — безукоризненно вежливо ответил омивари-сан. Поколебавшись, он впрочем добавил. — Мы их отпустили практически сразу — они выполняли ваш личный приказ.

Подполковник был далёк от юриспруденции внутри родной страны, поэтому после удостоверения взялся за смартфон.

— Отсюда не поговорите, — упредил младший инспектор всё с тем же выражением лица. — Отсюда обычная связь не возьмёт.

— Уже поколупались? — беззлобно поддел Томимацу. — В чужой технике?

— Вы ничем не отличаетесь от прочих граждан. Были задержаны для предъявления вам официального обвинения, Юстиция его отозвала. Именно поэтому вы выходите, — по интонациям служителя закона можно было заподозрить, что он сожалеет об освобождении вояки. — А отозвала Юстиция претензии в ваш адрес потому, что за вас самым неподобающим образом вступились с неприлично высокого уровня.

— В ваши служебные обязанности входит просвещать заключённых на такие деликатные темы? — делано удивился армейский.

— Вы не заключённый и никогда им не были, не льстите себе. Бывший задержанный. Претензий нет?

Опять проигнорировав вопрос, подполковник задумался, вернул телефон во внутренний карман пиджака и хлопнул ладонью по разделительному барьеру. Простояв так пару секунд, покачавшись с пяток на носки, он, не говоря ни слова, развернулся и вышел на улицу.

— Приветствую. Всё в порядке? — снаружи человека с документами на фамилию Томимацу встретил коротко стриженный военный со знаками различия полковника на белой форме.

— Да. Спасибо. — За коротким ответом мелькнуло больше, чем могли бы понять случайные свидетели.

Последних рядом хватало — всё-таки центр города, даром что специфическое учреждение.

— Не мне благодарность, — начальник качнул подбородком влево-вправо, рассверливая переносицу подчинённого красноречивым взглядом.

У беззастенчиво припарковавшегося под запрещающим знаком лимузина опустилось тонированное в ноль стекло:

— Пожалуйста, идите сюда. Оба.

Томимацу обернулся на женский голос, молниеносно что-то про себя оценил, но мимикой никаких эмоций не выдал.

* * *

В лимузине, через пару минут. Стёкла задней части салона имеют одностороннюю прозрачность и снаружи происходящего внутри не разобрать.