С нами, девочками, она занималась диктантами, два раза в неделю. В учебник она не заглядывала, помнила все наизусть: «Во первых строках моего письма позвольте, дражайший жених мой, уведомить Вас о благополучном моем здоровье, да благоволит Господь и мне от Вас получить подобное же известие. Затем позвольте уведомить Вас…» Кроме идиша, Цейтл знала немецкий и польский. Глаза у нее были огромные, как у теленка, и полные тоски. Но вдруг, бывало, как расхохочется – по всем комнатам гул. Или такой вот каприз: станет, в середине года-то, у плиты и жарит хрэмзлэх. И любила загадки нам задавать и рассказывать истории, от которых – волосы дыбом.

Теперь Рикл. Отец Рикл был у нас шойхетом. Реб Тодье его звали. Резники сплошь, как известно, народ благочинный, но реб Тодье – тот истинный был цадик: свят и мудр! Ему, бедному, не везло. То сын как-то летом в микву пошел и захлебнулся. Я думаю, судорога его схватила. То старшая дочь, сестра Рикл, умерла от родов. А проходит несколько лет – в доме стуки какие-то. Кто-то в стены стучит, понимаете, а кто и зачем – неизвестно. И так, бывало, колотит – балки трещат! Весь город сбегался, даже гойим, все обшарят, обыщут – чердак, подвал, закутки. И – никого.

А у нас в городе стояли войска, полковника звали Семятицкий. Был он из выкрестов, кажется. Рыжебородый такой, и все шутками сыпал. От его шуток люди с ног падали. Семятицкий узнал, что творится в доме у Тодье, взял солдат и велел обшукать все до щелочки. Во всякую нечисть – бесов, чертей, лапитутов – не верил, называл это «забобонами». Приказал жильцам выйти на улицу, расставил вокруг казаков с нагайками – чтобы, значит, никто и приблизиться не мог. И тут вдруг оно как замолотит! Стены – вот так, ходуном!

Я рядом там не стояла, но мне рассказывали, что Семятицкий расспрашивал «гостя», чего ему надо, и тот, дескать, на все вопросы ему отвечал: один удар – «да», два удара – «нет»…

Враги есть у каждого, но когда человек живет «от кахала»… Сразу же нашлись умники: реб Тодье больше не может быть шойхетом, нужно его отстранить от дела, от, видите ли, «священнодействия». Кое-кто давно уже, оказывается, замечал, что он пользуется «трефным», в каких-то там пятнах, ножом. На жену реб Тодье это так все подействовало, что она вскорости померла.

Рикл была невысокая, худенькая, рыжая, в конопушках.

Помогала отцу: тот режет птицу, а она ощипывает, ну и все остальное, я не очень-то разбираюсь. Одно время поговаривали, что, мол, это она стучит в стены. Но каким образом? Для чего? А когда она иногда оставалась спать у родственников, стуки вроде бы прекращались. Ну и всякое такое, мало ли что кому взбрести может. Но как-то ночью так у них ухнуло, что стекла повылетали в трех сразу окнах. Дотоле «он» окон не бил. Это было, правда, в последний раз, на том все и кончилось.

Реб Тодье остался без заработка и сделался дардэке-меламедом, стал учить самых маленьких. Он проел, я так понимаю, приданое дочери, и ей пришлось стать невестой какого-то ешиботника, из города Крашник, хромого к тому же. Тот был из хасидов, и после свадьбы почти сразу вернулся обратно, к своему учителю. Первое время он еще у жены появлялся на Пэйсэх и Йомим-нэроим, а потом и вовсе пропал.