– Ты не слишком спешила, а?

– Ах, это меня так забавляло, – заявила она радостно и беззаботно, со смешком, от которого застыла бы кровь в жилах даже у камбалы. – Я замечательно развлекалась почти целый час. – Трогательная пара, не правда ли – обратился я к ван Гельдеру. – Она и этот ее преподобный приятель. Такая доверчивая, детская невинность.

– Заткнись! – холодно оборвал меня ван Гельдер. Оно подошел, ощупал меня, ища оружие, но не нашел. – Садись на пол и держи руки так, чтобы я их видел. Вы тоже, де Граф.

Мы сделали то, что нам приказали. Я уселся по‑турецки, с локтями, опертыми о бедра и с кистями рук, свисающими у щиколоток. Де Граф вглядывался в меня, явно ничего не понимая. – Именно к этому я и подходил, – в моих устах это звучало как оправдание. – Как раз собирался сказать, почему вы добивались столь ничтожных результатов в поисках источника этих наркотиков. Ваш доверенный заместитель, инспектор ван Гельдер, тщательно следил, чтобы вы не продвигались вперед.

– Ван Гельдер? – Де Граф, даже имея наглядные доказательства, все‑таки не мог объять мыслью измену высшего офицера полиции. – Этого не может быть!

– Но ведь он сейчас целит в вас отнюдь не из пугача, – спокойно возразил я. – Ван Гельдер – это шеф. Ван Гельдер – это мозг. Он и есть истинный, Франкенштейн. Гудбоди – только чудовище, вырвавшееся из‑под контроля. Правда, ван Гельдер?

– Правда! – Зловещий взгляд, которым ван Гельдер окинул Гудбоди, не сулил ничего хорошего, если говорить о будущем священника, впрочем, трудно было допустить, что у него вообще было какое‑либо будущее. Я без малейшей симпатии взглянул на Труди.

– Что же касается нашей Красной Шапочки, господин ван Гельдер, этой вашей сладкой маленькой любовницы...

– Любовницы? – Де Граф был так выбит из равновесия, что даже, похоже, не особенно удивился.

– Вы правильно расслышали. Но у меня создалось впечатление, что ван Гельдер уже ее, пожалуй, отлюбил, а? Слишком она стала, так сказать, психопатичной духовной подругой присутствующего здесь святого отца. – Я повернулся к де Графу. – Этот наш розовый бутон – вовсе не наркоманка. Гудбоди умеет придавать этим следам на ее руках вид подлинных. Он сам мне говорил. Ее умственное развитие – отнюдь не на уровне восьмилетнего ребенка, она старше самого греха. И в два раза злее.

– Не понимаю, – измученным голосом произнес де Граф, – ничего не понимаю.

– Она служила трем полезным целям, – продолжал я. – Кто же мог усомниться, что ван Гельдер, имея такую дочку, является нешуточным врагом наркотиков и всех тех злых людей, которые на них зарабатывают? Во‑вторых, она была идеальной посредницей между ван Гельдером и Гудбоди. Ведь они никогда не вступали в прямой контакт, даже по телефону. А что самое существенное – была важным звеном в системе доставки наркотиков. Она возила свою куклу в Хейлер, заменяла ее, на другую, наполненную героином, доставляла на лоток с куклами в парк Вондел и там снова ее заменяла. Аналогичная кукла уже, разумеется, лежала на лотке, когда он прибывал за новой порцией. Это очень красивое дитя, наша Труди. Только ей не следовало прибегать к белладонне, чтобы придать своим глазам стеклянное, наркоманское выражение. Я не сразу разобрался, но как только мне дали немного времени, чтобы навести в голове порядок, все стало ясно, Труди перестаралась. Мне доводилось видеть слишком много тяжелых наркоманов, чтобы определить разницу между подлинником и подделкой. И тогда я уже знал многое.