— Ты тоже можешь заработать, — предлагает Ленка.

— На этих шарлатанах? Интересно, как?

— Приди в их контору в таком значке и пусть тебе ежемесячно платят тридцатку, чтобы ты его больше не носила.

— Ну тебя! — обижается Лидочка. — Ты бы лучше пошла, Джонсика вывела. А я пока овсянку запарю. С медом и орехами.

— Какая-то странная у тебя диета, — сомневается Ленка.

— Это диета Татьяны Васильевны. Для кожи. Бело-розовая кожа, густые волосы, блестящие глаза…

— Брось, — говорит Ленка, — ее такой мама родила.

— Это, — сурово отвечает Лидочка, — мы еще посмотрим.

— Так я пошла? — Ленка пристегивает поводок.

— Ладно. Только осторожней. Он с собаками очень нелюдимый.

Ленка уже движется к двери, но Лидочка окликает ее.

— А что с этим пуделем, как ты думаешь?

Ленка пожимает плечами.

— Понятия не имею. Может, эдипов комплекс, все такое…

— У пуделя?

— Ну…

— Слушай, оставь объявление. Я позвоню.

— Ты даже не ветеринар, — с укором говорит Ленка

— Может, там все дело как раз в диете. Диета у него неправильная. А я на этом деле собаку съела.

— Это, — сурово отвечает Ленка, — не лучшая рекомендация.

* * *

Ленка выходит во двор. Сухие астры залиты теплым красноватым светом, точно угасающие угли, тлеют в темной зелени толстые тяжелые майоры-цинтии, светятся ягоды на шиповнике. Шевелятся на сухой траве тени от акаций — то зеленые, то лиловые, то синие.

Джонсик задирает лапку.

Серая кошка, выглядывая из зарослей, смотрит на него с брезгливым любопытством.

— Это — ваша собака? — раздается грозный голос.

Ленка подпрыгивает.

Серой кошки больше нет, но из-за кустов выглядывает мрачное лицо дворника.

— Ну, — осторожно отвечает Ленка, — более ли менее.

Дворник лениво озирает серую бородатую мордочку, потом всю жалкую фигуру Джонсика, который лениво машет хвостом-обрубком.

— Не претендую! — говорит он холодно и вновь скрывается в кустах.

* * *

— Не знаете, чем пигментные пятна на руках можно вывести? — спрашивает писательница Генриетта Мулярчик.

— А что? — удивляется Ленка.

— Они очень выдают возраст.

Ленка смотрит на ее узловатые подагрческие пальцы, пальцы восьмидесятилетней особы, на жесткие, деформированные ногти.

— Ну, если только в этом дело, тогда простоквашей, — говорит она.

— Нет, — Генриетта Мулярчик задумчиво смотрит в пространство. — Не только в этом. Мне нужно перескочить с пятидесятого на сорок шестой.

— Автобус? — тупо спрашивает Ленка.

— Нет. Размер. Я уже нашла свое содержание, теперь ищу формы. Раздобыла диету. Великолепную диету. Жокейскую.

— Надеюсь, не для чистокровных скакунов? — спрашивает Ленка.

Но Генриетта не понимает иронии. Она вообще не понимает иронии, потому что писатели — существа, лишенные чувства юмора. Даже юмористы.

— За две недели полностью перестраиваешь свой обмен, — объясняет она. — Полностью. Шлаки выводятся, жиры выводятся, углеводы выводятся.

«А тараканы?» — думает Ленка.

Но вслух говорит:

— Поделитесь.