— Вы сами сказали, что я не задержан, — впился в меня недобрым взглядом писатель. — Следовательно, я могу отказаться.

— Не можете.

— И все же я откажусь.

— Не получится, вы сами виноваты… — я приблизился к писателю.

Светлицкий недоуменно вскинул брови.

— В чем?

— В том, что придется применить… — я не закончил фразу, а перешел к действиям.

Сделал еще шаг и очутился возле писателя. Р-раз! Схватив его за запястье, рывком дернул его руку на себя, одновременно ударив в локтевой сгиб снизу. Секунда, и рука Светлицкого оказалась загнута ему за спину. После проведённого приёма добыча была у меня в крепком захвате.

Такого напора он от меня никак не ожидал. Видно, думал, что я буду вести дальше интеллигентные разговоры. Инстинктивно писатель попытался высвободиться из захвата, дернулся сильно, крепкий, зараза. Но я сдавил его горло другой рукой, поджимая к себе, и усилил давление на загнутую руку. Писатель застонал от боли, а потом зашипел:

— Это тебе так просто не сойдет с рук!

— Вы задержаны, гражданин Светлицкий, по подозрению в трех убийствах и одном похищении.

— Что⁈ — хрипло выдохнул он.

— Федя, — повернулся я к напарнику. — Давай браслеты.

— Что за бред⁈ — Светлицкий снова попытался освободиться, но уже не так рьяно. — Вы меня в наручниках собрались вести? Отпустите, я сам пойду.

— Поздно, Всеволод Харитонович, — ухмыльнулся я. — У вас была такая возможность.

Федя захватил свободную руку задержанного и защелкнул на ней браслет. Завел ее за спину. Притянул скованную кисть к захваченной мной руке и навесил скобу на другую руку.

Щёлк — руки писателя оказались скованы. Теперь можно отпускать, но я хотел еще кое-что сделать.

Отпустив Светлицкого, я сделал полшага назад и обшарил карманы метра. Все это происходило на глазах парочки зевак, что брели мимо и теперь встали столбиками с видом любопытных сусликов чуть поодаль, завидев настоящее задержание. Приближаться не решались, формы милицейской на нас с Погодиным не было, и доподлинно, что мы из милиции, не было известно. Хотя посреди бела дня только менты и конторские могут вот так надевать браслеты на людей.

— Опа! — я нащупал в боковом кармане писательского плаща продолговатый предмет характерной узнаваемой формы. — А это что у нас такое?

Я выудил из кармана кинжал в ножнах.

— Это подарок от друзей с Кавказа, — процедил Светлицкий.

— Ага, холодное оружие с собой носим…

Я помолчал с секунду, ожидая реакции. Писатель раздраженно фыркнул:

— Не говорите ерунды, вы же видели этот кинжал висящим у меня на стене. У меня есть на него соответствующее разрешение.

— Висящим видел, на это ничего и не скажу. А носить его нельзя. Зачем он вам в городе? Куда это вы с ним прогуливались?

Светлицкий стиснул зубы и замолчал. Лишь сопел, как бык, зажатый в стойло перед корридой. Я затолкал его в жигуленок, а сзади раздались охи-вздохи. Причём голос я узнал.

— Всеволод Харитонович! — запричитала вышедшая на улицу Шишкина (видно, в окно за нами наблюдала). — Что происходит? Вас что, арестовали?

— Антонина Арсеньевна, — стекло было опущено, и писатель высунул голову. — Ничего страшного. Это просто недоразумение. Прошу вас никому об этом инциденте не распространяться. Меня скоро отпустят, я приеду и все объясню.

— Надеюсь, не скоро, — хмыкнул Федя так, чтобы это услышала директриса. Он повернулся к женщине. — Ваш уважаемый писатель вовсе не уважаемым оказался…

— Что вы такое говорите, товарищ милиционер? — качала головой Шишкина.