— Вряд ли, — поморщился я. — Медэкспертизу опять подделают, и все шито-крыто будет.

— Вот за что ты мне нравишься, Андрюха, — неожиданно вдруг с некоторой теплотой проговорил Горохов, — ты реалист и рассуждаешь всегда здраво. И смерти, я смотрю, совсем не боишься! Как будто уже приходилось помирать-то. Не может так зеленый юнец себя вести. Есть что-то в тебе такое, чего никак не пойму. Разгадать хочется.

В такой момент вдруг нестерпимо хотелось рассказать Горохову правду. Про то, как я здесь очутился. Хоть с кем-то поделиться. Про мою прошлую жизнь, про то, что будет с великой страной. Но я сдержался. Не поверит он мне сразу, а умирать с мыслью о том, что твой шеф и напарник считает тебя сумасшедшим, как-то не хочется. Да и не сдохли мы еще, черт побери! Еще повоюем. Не знаю как, но в горло вцепиться попробую. Тому, кто откроет нам крышку.

Должны же нас сначала наружу вытащить. Иначе трупы потом совсем несподручно будет извлекать. Да и кровь в погребе ни к чему им. Значит, казнить нас, скорее всего, будут наверху, в доме. Ну, хоть это радует, не в подземелье, как крыс…

— Ты это… Андрей… — Горохов закурил, и дым поплыл по скудному пространству подпола. — Извини, что втянул тебя в такую скверную историю. Если бы не я, учился бы ты сейчас спокойно в школе милиции, девок тискал да родителей обнимал. Я-то пожил… А ты.

— И я пожил… — вдруг вырвалось у меня.

Горохов с удивлением на меня уставился. Конечно, я не видел его лица, от тлеющего уголька сигареты света почти нет, но я чувствовал это исходящее от него удивление.

— Да какой там, пожил, — отмахнулся следователь. — Не успокаивай меня. И так тошно… И холодно здесь. Как в могиле.

— Ну, мы еще повоюем, Никита Егорович, — попытался я его утешить.

— Повоюем, — мрачно ответил он. — Просто не хочется сдохнуть так бесславно. Не так я представлял свою смерть, совсем не так… Не от старости, конечно, хотел умереть, но и не в склепе в глухой тайге. Я ведь почему следователем стал, чтобы себя проверить. Доказать себе… Что не трус.

Я удивленно посмотрел на него, а потом сообразил, что он, наверное, меня и не видит.

— Ну, на труса вы совсем не похожи. — Вы что такое говорите?

— Да было дело, — произнес Горохов с какой-то горечью в голосе. — Пацаном совсем был. Школьником. Сплавлялись мы по реке с другом. Лодчонка утлая. Плоскодонка с ржавыми уключинами. А течение сильное. Закрутило нас в водоворот и опрокинуло. Одноклассник мой на дно пошел, плавать он особо умел, а я со страху вцепился в лодку, она не утонула. Не смог заставить себя в омут за ним нырнуть. Его так и не нашли, а я вот до сих пор живу. А может, мог спасти его. Не знаю… Вот до сих пор живу с этим.

— Вряд ли вы смогли бы его из водоворота вытащить, сами бы на дно ушли. А так хоть один из вас спасся…

— Ох, не знаю, Андрюха. Складно ты успокаиваешь, только во мне это всю жизнь сидит.

***

Прошло около двух часов. Стало ясно, что за ружьем Лебедкин уехал куда-то далеко. Говорят, что ожидание смерти хуже самой смерти. Но мне хотелось, чтобы Лебедкина не было еще целую вечность. Умирать не страшно, страшно не успеть сделать то главное, для чего я здесь. Душу грела лишь мысль, что кое-что я все-таки сумел исправить. Я вспомнил Олега, Соню… Как они там без меня?

Наверху бухнула дверь. Ну все. За нами пришли. Я стиснул зубы и сжал кулаки. Постараюсь подороже продать свою жизнь.

Наверху послышались голоса.

— Твою мать! — плюнул Горохов.