Так укреплялось братство, где каждый друг другу не только товарищ, но и безвозмездный подмастерье. Ведь сосед по гаражу — считай что родственник. Сосед — это звучит гордо.
Такую компашку мы и застали. Мужики пока в меру трезвые, но уже втроем колупали зеленую “копейку”, баловались при этом пивком, наливая его из эмалированного бидона.
— Здорово, мужики! — я не стал светить удостоверением, решил сначала контакт наладить.
Те с недоверием смерили нас чуть хмельными взглядами, приняв за случайно забредших чужаков, лишь один что-то пробурчал в ответ. Все правильно. С чужаками в “мужском клубе” особо никто не разговаривает. Такие тут не в почете. Если ты чужак, значит пришел либо гараж обоссать, либо стырить чего-то.
— Печенкин Васька где-то здесь обитает, как найти товарища, не подскажете? — деловито спросил я, не вынимая рук из карманов.
— А зачем он тебе? — самый старший гаражник в тельняшке и галошах уставился на меня с подозрением.
— Да трёшку мне должен, паразит…
— Он многим должен, — вздохнул старший. — Нет больше Васьки.
— Как – нет? — развел я руками. — Переехал, что ли?
— Ага, — тельняшечник, которого, как мы успели услышать, называли Анатоличем, ткнул пальцем в небо. — Туда переехал. Убили его. Подрезали.
— Как убили?
— А кто его знает. Мы милиции уже все рассказали. С нами он вчера выпивал, но домой не пошел. Уснул на диванчике у себя в гараже. Часто ночевал здесь. Дома-то его никто не ждет. Поздно вечером, видать, домой засобирался и повстречал убивца. Что за ироды его порешили? Васька мухи не обидит. Только что долги не отдавал никогда. Так все это знали. И никто уже не занимал ему.
Анатолич посмотрел на меня с укором, мол, человек Богу душу отдал, а ты со своей трёшкой несчастной приперся.
— Во дела! — я аж присел для театральности, будто ноги не держали от таких новостей. — Хрен с этой трёшкой! Васю, бл*ха-муха, жалко… С кем же он повздорить-то мог.
— Да не было у Васьки недругов, — вмешался мужичок с ноготок в кепке Гавроша и будто детским лицом, но если судить по щетине с островками седины и грустным, повидавшим многое в этой жизни глазам, возраста он был далеко не подросткового. — Хотя нет… Приходил к нему дядька один. Печенкин рассказывал, что за долг карточный спрашивал. Грозился меры принять.
— Так ты что ж раньше молчал, Венька? — Анатолич помахал перед мордой Гавроша мозолистой “лопатой”, что была у него вместо ладони. — Милиция же спрашивала!
— Дак щас только вспомнил. Да и ерунда это все, кто же Ваську из-за карточных долгов будет резать? У него и денег-то сроду не было, чтобы проиграться как следует.
Тот покачал головой, мол, ерунда это все.
— А что за дядька? — я изобразил любопытство.
— Бес его знает, Печенкин особо не распространялся. Так, обмолвился, что модный какой-то, в пинжаке с карманами из гадюки.
— Это как так?
— Понятия не имею, — пожал плечами “Гаврош”. — За что купил, за то продаю – он так описывал. А кто такой и когда все это было — не знаю. Да и веры Ваське особой нет. Балагур тот еще.
Говоривший замолк. Мужички вдруг насторожились и повели взглядом в одну точку у меня за спиной. Анатолич резво нырнул с головой под капот “копейки”, прихватив кусок грязной тряпки и рожковый ключ. Второй их товарищ вытащил сигарету и бочком-бочком уходил в сторону соседнего гаража с распахнутыми воротами. Только Венька застыл на месте с кружкой пива в руках.
— Брось пиво, дурак! — шипел на него Анатолич, выглядывая из-под капота.
Но “Гаврош” не реагировал. |