Раздались аплодисменты. Хлопали в ладоши подхалимы Сафонова, остальные просто снисходительно улыбались. Ведь каждую пьянку Сафонов палил по бутылкам. Это единственное, что он умел делать по работе хорошо. Даже в собственном коллективе его недолюбливали. Должность участкового и так не бог весть какая великая, еще этот самодур службу осложнял. В 70-80-х годах в службе участковых инспекторов работали дядьки опытные, жизнью умудренные. Порой, не имея юридического образования, разруливали почище психологов и антикризисных консультантов распри и семейные скандалы, да и отвечали за все и вся на своем участке. Соответственно, и доставалось им по шапке от руководства больше всех.

Кража случилась в магазине — участковый виноват. Куда смотрел, что двери у торгового объекта хлипкие, представление соответствующее на устранение сего недостатка не вынес, чтобы запоры укрепили. Жулик ранее судимый грабеж замолотил, опять участковый виноват — неспрофилактировал, беседы о недопустимости подобного поведения с ранее осужденным не провел в должной мере. Жена пьяницу-мужа подрезала ножичком (допек совсем скандалами и побоями) — опять участковый виноват, не взял вовремя на контроль неблагополучную семью. Куда ни плюнь, везде виноват участковый инспектор. Потому в иерархии ОВД служба эта непрестижной считалась (как, впрочем, и осталось в моем времени). И в милицейских кругах поговаривало начальство, желая немного прижучить сотрудника: "ещё один косяк и в участковые пойдешь".

— Учись, Петров, — снисходительно скривился майор.

— Куда мне до вас, товарищ майор, — я старался выглядеть серьезно. — Но только по бутылям шмалять дело нехитрое, вы лучше расскажите, как породистых коров сподручнее разводить.

— Ах ты! Да я тебя!

Вокруг раздался еле сдерживаемый смех. Кто-то хихикал в кулак, а кто-то заржал без зазрения совести. Эту постыдную историю про Сафонова и быка знали, похоже, все.

Майор было ринулся в драку, попытался сходу заехать мне в ухо. Я ушел в сторону, но при таком количестве товарищей вокруг, естественно, бить в ответку не стал. Тот пронесся мимо и был подхвачен под руки адекватными коллегами. Те его успокоили, налив очередной стакан.

— Спасибо, Андрюха! — просопел мне на ухо Осинкин. — Хоть кто-то его на место поставил, гада.

— Мне не сложно, дядь Петь, — улыбнулся я. — Мне-то ваши начальники не указ.

— Везет тебе, — вздохнул Осинкин. — хорошая у тебя работа. Не то что у меня. Вот уже не знаю, как с этим упырем до пенсии дотянуть.

— Ничего, дядь Петь. Ты многих начальников пережил, переживешь и этого.

Но Осинкин, хотя всё ещё сиял, как новый самовар, тяжело вздохнул.

— Да скользкий он, падла. Его уж и прокуратура за яйца взяла, он фарцовщиков данью обкладывал. Но вывернулся, гад. Думал, закроют его, ан нет… Как с гуся вода.

Осинкину надоело грустить, и он похлопал меня по плечу и подался в гущу тостующих, где его уже ждали и требовали с ними в очередной раз чокнуться.

Ко мне подошел Погодин:

— Андрюха, а что там за история с коровами?

— Ты что, не знаешь?

— Неа…

— Помнишь, Сафонов года полтора назад ходил на службу с мордой помятой. Будто катком ее переехали. Синяя такая была.

— Ну… Я думал, типа, “пуля бандитская”. Как в кино выражались.

Я усмехнулся, понимая, что Федя имеет в виду персонажа Буркова – под конец фильма “Старики-разбойники” тот уже весь покрыт бинтами, словно мумия.

— Не пуля вовсе. Мужики рассказывали, как майор в деревне у родителей пытался получить от коровы теленочка породистого. Выцыганил в колхозе племенного быка “напрокат”, привез в стойло к невесте. Он на корову залез, но дальше никак не получалось.