— Папа этой кисточкой стол полирует, — сказала я Томасу, и он сразу оставил попытки ее поднять. — А почему в такое время? Уже почти час ночи!

— Десинхроноз.

Я указала на тесто:

— Что это?

— А это когда перелетаешь из одного часового пояса в другой, и организму требуется время, чтобы привыкнуть. — Пару секунд Томас выдержал с непроницаемым лицом, затем его губы дрогнули, и он рассмеялся собственной шутке.

— Смешно. — Я с трудом удержала улыбку. — Но я об этом.

— Лавандовый хлеб. Вот, понюхай. — Он приподнял противень и приблизился ко мне. Я покачала головой. Он пожал плечами, развернулся и пошел к плите, разговаривая вполоборота, пока сажал хлеб в духовку. — Очень вкусно с сыром. Нормальный хлеб, не ваше немецкое не пойми что.

— Rauchkase[?] у нас нормальный, — машинально возразила я. К моему удивлению, Томасу в два счета удалось меня разговорить. Может, это мышечная память дружбы? — Это правда ты печешь? Сам, собственноручно?

— А откуда, по-твоему, еда берется? — пожал плечами Томас, боком присаживаясь на стул. Я сидела тем же манером, и мы неловко стукнулись коленями — мы оба слишком высокие. Я по-прежнему не знаю, что о нем думать.

— Я думала, Нед в магазин ходил. Он гурман, он у нас в Лондоне живет.

Мы, наверное, мешали Неду спать — его комната через стенку от кухни. С другой стороны, после заседания «Фингербанда» братец, скорее всего, куда-нибудь ушел. Он приходит в основном на рассвете и безуспешно пытается проблеваться в саду, после чего спит все утро. Вихрь блесток, гитары и мне-пора-пока — и так каждый день.

— Тебя послушать, так любой, кто может не только картошку испечь, гурман. — Томас вскочил и выставил ладонь, коротко бросив: — Сиди!

Я сидела, ничего не понимая, пока он не вернулся и не вывалил на стол припасы — муку, масло, яйца, а также то, о наличии чего в кладовке я и не подозревала, вроде пакетиков орехов ассорти и плиток горького шоколада в зеленой обертке. Это напомнило мне первое утро неделю назад, когда Томас поджарил мне тост, пододвинул джем и даже выгреб «Мармит» из святилища Грея.

— Лучший способ узнать, что такого прикольного в выпечке, — сказал Томас, не садясь, — это попробовать испечь что-нибудь самому. Я хочу открыть булочную-кондитерскую.

Он сиял как медный таз, и я подавила неожиданное желание потыкать пальцем в ямочки на его щеках.

— Булочную-кондитерскую? — повторила я таким тоном, будто Томас предложил что-нибудь украсть мимоходом. Не представляю, чтобы Томас, которого я знаю, занимался раскаленными духовками, ножами и всякой съедобной всячиной. Вернее, могу, но это неминуемо закончится катастрофой.

— Ох, ну пекарню! Ты ела мою булку и не говори теперь, что я не повелитель сахара! Король булочек! Импресарио блинчиков!

Я плотно сжала губы. Вовсе он не забавный — он чертенок, проказливый эльф. Не мигая, мы смотрели друг на друга. Томас не выдержал первым, выпустив улыбку на лицо и яйцо в миску.

— Хочешь честно? Мне это по душе, и, как ни странно, у меня хорошо получается, — объяснил он. — Ты знаешь, как редки люди, в которых сочетаются эти два качества? Хотя откуда тебе знать, ты-то все умеешь…

Терпеть не могу такое слышать. Можно подумать, пятерки по математике — ключ к тайнам моей души. Мне тоже не все легко дается — я не знаю никаких рок-групп, не умею танцевать, подводить глаза жидкой подводкой и спрягать глаголы. За прошедший год я испекла более сотни картофелин, но так и не добилась нужной кондиции, чтобы кожица подрумянивалась. И у меня нет планов на жизнь.

Нед родился готовым гламурным рокером семидесятых и мечтал стать фотографом с тех пор, как ему подарили первый фотоаппарат.