— Го, — Томас наконец заметил меня. Когда он улыбнулся, я пропала: это взрыв ямочек и кончик языка, зажатый между зубами от удовольствия. Мне вдруг стало все равно, разрушу я треклятую Солнечную систему или нет.

Но говорить я еще не могла. Непонятно, как мне удалось дойти до стола и присесть, хотя ноги не слушались. Томас кивнул на мой наряд:

— Ты не изжаришься?

Я виновато покраснела, хотя он никак не мог знать, почему я одета для холодной, дождливой погоды. Для совершенно другой ночи.

— А ты? — ответила я вопросом, указав на кастрюльку. Пересохший язык еле ворочался.

— Нет, кроме шуток, — Томас выключил плиту и присел. Мы снова стукнулись коленями, и на этот раз он зажал мои колени своими. — Тебе очень идет этот джемпер, но на улице плюс тридцать три.

Взволновавшись от слов «тебе идет», я принялась сдирать с себя джемпер, не расстегивая. Он застрял в горловине и потащил с собой мою футболку. От статического электричества по волосам начали проскакивать искры.

— Помоги, — попросила я из джемпера. Руки Томаса коснулись моей спины — он придерживал футболку. Когда я наконец выпуталась из джемпера, Томас смотрел на меня, еле сдерживая улыбку.

— Перестань на меня кидаться, — сказал он. — Ты меня смущаешь.

— У тебя десинхроноз? — хрипло спросила я. В памяти так и выстреливали воспоминания о прошлом понедельнике, и я старалась не отступать от них и все делать так же. Потому что если хоть что-то изменить, начнется неразбериха не хуже, чем в фильме «Назад в будущее»: «Это Марвин, твой двоюродный брат Марвин Берри!»

— Ты себя хорошо чувствуешь? — поинтересовался Томас, щупая мой лоб, якобы чтобы проверить температуру. От усталости я едва удержалась, чтобы не прислониться лбом к его ладони. Упасть, и пусть Томас подхватывает. — Жара нет, а спрашивает о десинхронозе.

— Десинхроноз — это, гм, — заикаясь, продолжала я, — следствие смены часовых поясов, когда организм не успевает приспособиться…

— Я знаю, что такое десинхроноз. Просто вопрос чудной — я прилетел из Канады месяц назад. И время вовсе не позднее, мы и дольше не ложимся. Тебе семнадцать или семьдесят? — Томас наклонил голову, рассматривая меня. — Ты точно не заболела? Ты какая-то странная сегодня.

Я замерла. Ну зачем я шагнула через порог? Во-первых, я в другой одежде, а во-вторых, говорю то, что должен сказать Томас. Я уже наделала сотню мелких промахов, способных повлиять на будущее. Я огромная бабочка, глупо мечущаяся по кухне и провоцирующая межгалактические цунами, все это приведет к катастрофе…

— А! — Томас щелкнул пальцами. — Всю домашку сделала! То-то я тебя не узнаю без калькулятора в руке.

Я с облегчением выдохнула.

— Носом в книгу и давай записывать, — продолжал Томас. — Дорогу, сир, я удаляюсь в библиотеку! Меня ждут великие математические проблемы!

Он прав, при мне нет карты звездного неба, дневников Грея и моих тетрадей. Как же нам оказаться под яблоней, целуясь? Как мне вернуться домой?

Томас неправильно истолковал мое молчание и шутливо пихнул в бок.

— Извини, — сказал он. — Ты вечно читаешь что-то запредельно умное с устрашающими названиями, но, честно говоря, я завидую твоей домашне-рабочей этике, при моем-то разгильдяйском отношении к труду. — Он невесело усмехнулся, давая понять, что здесь лишь доля шутки. Наверное, ему так отец выговаривал.

— Ты много работаешь, — возразила я. — Очень много. В «Книжном амбаре» ты единственный, кто заносит в комп выручку. Ты каждый день готовишь нам завтрак…

Без предупреждения Томас со скрипом отъехал на стуле (чего не выносит Нед), вскочил и метнулся в кладовую.