— Забудь пирог для Соф, — сказал он. — Давай сделаем на завтрак пахлаву. Тебе не нужно писать проект, стало быть… поможешь мне, а?

Вторая попытка. Вселенная дает мне еще один шанс. Она хочет, чтобы я дерзнула. Она хочет, чтобы я ответила: «Да».

Хлопоты с выпечкой оказались неожиданно легкими — либо Томас был хорошим учителем. Через несколько минут мы бок о бок стояли у плиты. Мне поручили задачу для дурака — растопить сливочное масло, а Томас делал что-то ультрамудреное с сахаром и розовой водой. В голове у меня крутилось: «Вот как должно быть. Вот как должно было быть всю мою жизнь».

— Покупное? — с притворным ужасом воскликнула я, когда Томас вскрыл замороженное слоеное тесто.

— Тихо ты, — он подтолкнул меня локтем в бок.

Он начал выкладывать пласты теста в форму для выпекания, велев мне взять кисточку и промазать тесто моим растопленным маслом, и укоризненно цокнул языком, когда я мазнула его по руке.

— Перестань. А теперь посыпь фисташками… О нет… Ну что ж, кучей тоже хорошо. Пожалуй, это можно назвать пахлавой по-крестьянски. Тройка по рисованию, говоришь?

Я стащила фисташку. Томас шлепнул меня по руке.

— Ты вот что, — сказал он. — Я буду готовить, а ты рассказывай мне о путешествиях во времени.

Я чуть не подавилась фисташкой, которую уже разжевала. Не то чтобы я забыла — скорее рассеянно выбросила, как старый носок, знание о том, что я путешествовала во времени. Но Вселенная сама изогнулась, чтобы восстановить должный порядок, и на миг мне показалось, что Томас это понял.

— Я про твой проект на дополнительную оценку, — приподнял он бровь. Я задумалась, куда заведет меня эссе для миз Эдеванми. Далеко от Холкси, сказала она. И далеко от Томаса. — Там про путешествия во времени, правильно? Только про математику мне попонятнее — мы говорим про вперед или назад?

— И так, и этак, вообще-то, — ответила я, стащив еще орешек.

— Объясни поподробнее.

— Ну ладно. Если бы мы с тобой вернулись в какой-то момент прошлого, ну, хотя бы в…

— На одиннадцать лет назад, в то лето, когда меня выперли с ярмарки, — перебил Томас. — А что? Я до сих пор возмущен! Те свиньи молили о свободе.

Я засмеялась. Шестнадцать разбежавшихся свиней ловили Грей и отец Томаса, а сам Томас радостно смотрел на это из-под лотка с пирожными и тортами.

— Отлично. Пишем уравнение, куда вводим тебя, меня и наши координаты. Нам нужна мощность, как у десяти звезд, с ее помощью мы откроем трубу Красникова… — Я взглянула на Томаса, проверяя, слушает ли он. — Иначе говоря, мы печем вафельные трубочки канноли. Один конец — настоящее, и мы идем через него до другого конца — в прошлое.

— Го, это я понял, — мягко произнес Томас. — Я понимаю слово «труба».

Я покраснела.

— Значит, проходим через трубу, тоннель, канноли, что угодно — и, гм, вот и все. Математически это довольно сложно, но речь идет о том, как проделать тоннель в пространстве-времени.

— Два вопроса, — сказал Томас, беря нож и начиная резать пахлаву на маленькие ромбики. Я ждала, что нож вильнет, но так и не дождалась. — Что происходит, когда мы натыкаемся на себя в прошлом — «Застрели нас обоих, Спок!», помнишь? И ты не могла бы подать кастрюлю? Это не второй вопрос.

Я подала кастрюлю, заглянув в нее. Сахар растаял, превратившись в розовый сироп, который Томас принялся ровно выливать на слои пахлавы.

— Ты не можешь встретиться с собой в прошлом, — сказала я.